Книга Сыграй мне смерть по нотам... - Светлана Гончаренко

— Даша, придумала ты, куда гостей затащить! Ведь Шелегин спит, — прошептала она, заглянув в неподвижное лицо мужа. — Лучше его не беспокоить. Ему с утра плохо было: язык заплетался, левый глаз открыться не мог. Пока не пришла Августа Ивановна, я думала, умру от страха — вдруг это конец? А ты, Даша, спала, как сурок! Я только после обеда узнала, что сольфеджио никто не отменял. Только малышам разрешено не заниматься из-за морозов. Стыдно! Ты должна была…

Даша, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Ирина улыбнулась ей вслед:

— Видите, как трудно с подростками! С девочками, наверное, даже труднее. Третий раз пропускает сольфеджио… Пойдёмте чайку попьём, а то Шелегин ещё проснётся от шума.

Самоваров с Настей стали отнекиваться и собираться домой, однако Ирина сумела затащить их на кухню. Там Даша преспокойно доедала котлету с картошкой и делала вид, что она не при чём, никого сегодня к себе не приглашала и вообще этих гостей видит впервые в жизни.

Всем, кроме неё, стало неловко. Самоваров подумал, что было бы хорошо за такие фокусы ребёнка если не выпороть, то хотя бы лишить доступа к вазе с конфетами. В эту вазу Даша, расправившись с картошкой, начала поминутно запускать свою длинную музыкальную руку. Она выуживала конфеты одну за другой, разворачивала, надкусывала и горкой складывала посреди стола.

Ирина Александровна крепилась недолго.

— Даша! — краснея, прошептала она и указала взглядом на конфетную горку.

Даша только и ждала этого сигнала. Она вскочила из-за стола и убежала в соседнюю комнату. Скоро оттуда донеслись злобные раскаты рояля. Ирина Александровна с вымученной улыбкой разлила чай по нарядным гжельским чашкам.

— Я так рада, что вы подружились с Дашей, — сказала она. — Ей это будет очень полезно после общения с разными проходимцами.

«Мы больше не проходимцы для неё? — удивился Самоваров. — Интересно, почему?»

— Тяжело одной воспитывать дочь. У Даши трудный характер. Моя покойная свекровь ещё могла удерживать её в рамках, но теперь…

Ирина сплела пальцы и уныло поглядела на них и на кольца, которые разнообразно поблескивали в свете низко висящей над столом лампы. Резкие тени старили её нежное лицо. Она выглядела совершенно несчастной.

— Так устаёшь к вечеру, — пожаловалась она. — Моя работа — сплошные хлопоты. Весь день на ногах!

Самоваров вспомнил высоту и шаткость её каблуков и проникся жалостью к несчастной лани. Они помолчали.

После долгой паузы Настя решила поддержать хиреющую светскую беседу.

— Скажите, Диковский в самом деле выступит в Нетске? — спросила она Ирину Александровну. — Я слышала, будет даже два концерта?

— Один, — с удовольствием ухватилась Ирина Александровна за знакомую и подходящую тему. — Он давно обещал концерт губернатору, но у певца такого уровня всё расписано на четыре года вперёд. Диковский долго упирался и отказывался. Ему нужны силы для Ковент-Гардена и не хочется драть глотку в каком-то периферийном Нетске.

Она вздохнула не то ядовито, не то сочувственно, а потом добавила:

— Диковский, несомненно, великий певец — с именем, с мировой славой. Но он уже совсем не тот. Голос жёстче стал, вы заметили? И в бёдрах очень раздался. Это не тот Диковский, который на моих глазах начинал пятнадцать лет назад. Они ведь вдвоём с Шелегиным из Новосибирска приехали, из консерватории. Оба в музучилище преподавали, Юра Диковский в нашей тухлой оперетте пел. Почти сразу же в гору пошёл! И вот теперь он знаменитость, миллионер, подданный Великобритании. Чего ещё желать?

Самоваровы согласно кивали головами и удивлялись счастью Диковского. Ирина Александровна оживилась:

— Он — вы не поверите! — когда преподавал, отчаянно ухаживал за мной. Будто бы случайные встречи в столовой, в поликлинике, на лестнице… Я настолько молода была, что верила — встречи действительно случайные. Знать бы тогда… Я сделала совсем другой выбор. Как странно думать, что у нас, у каждого, совсем иначе могла бы сложиться судьба!

Она задумчиво откусила кусочек шоколадной конфеты из Дашиной горки и снова попыталась улыбнуться:

— Вы не подумайте только, что я жалуюсь. Нет! У Диковского и тогда были слишком широкие бёдра. Я не могла его любить. А Шелегин был такой заботливый, такой внимательный. До того, как… Никто ни в чём не виноват! Но и я не виновата тоже, правда? Мне не хочется ни денег, ни славы, ни Великобритании — хотя почему бы и нет? — а хочется немножечко счастья. Как любой женщине. Я ведь никому ничего не сделала плохого. Я не дура, не урод. Почему же всё вот так…

Ирина Александровна схватила салфетку и стала изо всех сил оттирать от пальцев шоколад. Последние свои слова она проговорила в нос. Слёзы быстро набежали на её глаза и спрятались. Самоваров глотал жидкий невкусный чай и готов был сквозь землю провалиться. Зачем он здесь? Настя сидела рядом и тоскливо смотрела на скатерть. Все трое выглядели неумелыми притворщиками.

Ирина вздохнула сквозь слёзы, нервно и часто поморгала и сказала:

— Я прошу вас, Николай Алексеевич, и вашу супругу: повлияйте на Дашу. Она так неуравновешенна, так привязана к отцу — прямо что-то ненормальное. Откуда это? Ведь она была совсем маленькая, когда с ним случилось несчастье. Она ничего особенного не может помнить, ничего особенного не должна чувствовать. Понимаю, влияние моей покойной свекрови… Но Андрей… Андрей Андреевич так много говорил о вас хорошего!

— Обо мне? — удивился Самоваров.

— Да, о вас! О вашей трудной судьбе, о вашем мужестве, о вашем здравом смысле…

— О здравом смысле? Моём?

— Именно! Я всё-всё знаю. Я верю, вам под силу положительно воздействовать на мою дочь и оторвать её от этого гнусного Вагнера. Андрей Андреевич уверен, вы это сможете!

Вот откуда Иринино радушие и полная перемена мнений!

— Мы не так близко знакомы с господином Смирновым, — заметил Самоваров.

Ирина Александровна только усмехнулась:

— Ему не нужно много времени, чтобы до тонкостей разобраться в душевном складе собеседника. Он всех насквозь видит! Андрей Андреевич моложав и порой производит впечатление несколько поверхностного человека. Но это неверно! У него глубокий, проницательный ум и чуткое сердце. Если бы не он…

Из соседней комнаты загремели такие возмущённые аккорды, что можно было не сомневаться: слова матери Даша слышала.

Ирина Александровна вздрогнула, собрала губы в упрямый комочек и громко, отчётливо продолжила:

— Если бы не он, я не знаю, что было бы с нашей семьёй! И со мной! Когда стало ясно, что Шелегин никогда не поднимется, я была на грани психушки. Денег катастрофически не хватало. Затем приехала из Новосибирска свекровь. Она меня ненавидела, она меня изводила! Даша беспрестанно болела… И вдруг появился Андрей Андреевич. Он помог…

Своим слабым голосом она преодолевала фортепьянный грохот, но от усилий начала по своей привычке задыхаться и даже жмурилась, будто сильный ветер бил ей в лицо: