Книга Билет в одну сторону - Наталья Костина

– Да сам Стрелков написал! – даже обиделся Псих. – Вот! – Он гордо ткнул пальцем в дорогущий планшет с интернет-подключением, который недавно с оказией получил из дома. Псих здесь был почему-то на особом счету: ему прощались даже такие выходки, за которые любой другой мигом загремел бы в карцер, а он не только всегда выходил сухим из воды, но еще и регулярно получал какие-то поощрения.

Я заглянул через его плечо: посередине действительно победно светилась страничка Игоря Стрелкова «ВКонтакте». В «Сводках от Стрелкова Игоря Ивановича» и впрямь было прописано: «В районе Тореза только что сбили самолет АН-26, валяется где-то за шахтой «Прогресс». Предупреждали же – не летать в нашем небе! А вот и видео – подтверждение очередного «птичкопада». «Птичка» упала за террикон, жилой сектор не зацепила. Мирные люди не пострадали».

– Вот! – Псих гордо поднял вверх указательный палец. – Мирные люди не пострадали! А вонючим укропам туда и дорога!

– Врубай, врубай видео! – заволновалась толпа. – А-а-а!! Ёпсель! Ух ты, как нае…нулся!! Х…ли летать над нами!

– На днях в Снежное «Бук» привезли, мы как раз принимали. Наверняка из него и распи…дячили!

– А чё, так с ними и надо! Побольше нам сюда «Буков»…

– Да всего надо до х…я! Техники там всякой, чтоб эти п…дарасы гр…баные и не совались! А то кинут пару танков раз в неделю – и все…

– Еще раз запусти! Ё-о-о, как пошел! Сердце радуется!

– Низко полетел. К дождю.

– Га-га-га! Четко высказался!

– Это уже второй!

– Дай бог не последний!

– Га-га-га! Надо накатить по такому случаю!

– Вот местным лафа! Одного металла сколько сдадут.

– Надо поехать посмотреть, пофоткаться. Я б своей послал!

Планшет ходил по рукам, Псих широко лыбился – он вместе с теми, кто сбил укропский борт, сегодня был именинником.

– Вонять теперь укропами будет, в этом Торезе…

– А тебе-то что? Нюхать их поедешь, что ли?

– Не, ребя, надо организовать поездочку! Точно, я б пофоткался! Когда еще такой случай! Слушай, Псих, попроси там транспорт, а? Тебе не откажут.

– А можем и сами рвануть.

– Не, ты придурок, в натуре. Сами! В подвал захотел, с украми на пару крыс кормить?

– Ты чё, заочковал, да? Поехали, пока расчешутся, там сейчас, наверное, и нет никого! А транспорт найдем. Лёгко. Я тебе за транспорт обещаю! Эй, Грек, ты с нами?

– Нет, – хмуро сказал я. – Мне сейчас в наряд заступать.

Фотографировать изуродованные, разбросанные по земле тела, даже если это тела твоих врагов, – это гнусно. Так… так делали только настоящие уроды – те, кто во Второй мировой, да и в любых других войнах и конфликтах по всему миру теряли человеческий облик и позволяли звериному началу взять над собой верх. Сбить вражеский самолет – это одно, но сниматься рядом с разбросанными взрывом и ударом о землю останками – это совсем другое. Я не буду в этом участвовать.

– Я щас тачку подсуечусь! – пообещал Веник и, протискиваясь мимо меня, вонючим шепотом свистнул мне в ухо: – Чё, Грек, опять мандраж бьет? Домой, домой, к мамочке…

– Да пошел ты! – Я, не стесняясь, отпихнул его, дышащего перегаром, от себя. – Ты еще за руль сядь обдолбанный и угробь всех к едрене фене!

– Ты чё, в натуре, пургу гонишь? – обиделся Веник и, по блатному приседая и растопырившись, начал теснить меня в угол.

– Ну вы даете… подеритесь еще в такой день! – Псих развел меня и хорохорящегося Веника в стороны. – Ладно, Вениамин, ты за точилом дуй, а за руль мы найдем кого посадить. Хотя бы Василия, он не пьющий.

– Нет, – молчавший до этого пожилой ополченец Василий подал наконец свой голос. – Я не поеду. Мне такие фотки даром не нужны. Да и смотреть там не на что. Мало я, что ли, на товарищей мертвых насмотрелся после завалов? Одно и то ж… Эх, бывало, сидишь в шахте и думаешь – не дай бог сегодня обвалится… а ты под землей. А жена там, наверху… Каждая шахтерская жена – она знает, что в любой момент вдовой может оказаться. Помню, засыпало нас… Три дня откапывали, уже и воздуха не осталось – все как снулые рыбы были… однако ж выжили, откопали… Да и нечего чужому горю радоваться, у тех тоже небось дома жены остались…

– Ну ты, старый хрен, и речугу толканул! – взвился Псих. – Сравнил! Заехал бы я тебе в рыло, но в такой день просто руки марать не хочу. Поехали без него, мля…

Я стоял, отвернувшись к стене: делал вид, что не слышу… Не вижу… Если бы еще можно было включить опцию «не думаю», я, кажется, был бы вполне счастлив. Как все они – те, кто сейчас ринулся в Торез. Радоваться трупам. Сниматься на память. В обнимку со смертью. С ЧУЖОЙ смертью.

Внезапно меня пронзила острая, как зазубренный металлический осколок, которыми уже была до предела нафарширована донецкая земля, мысль: может быть, они едут снимать чужую смерть в надежде, что это как-то отсрочит нашу собственную?

Дневник женщины, оставшейся неизвестной

– Тук-тук, есть кто дома?

Дверь была не заперта, а сама хозяйка – Маруська – почему-то лежала лицом в стену и даже не обернулась сначала на настоящий, а затем на мой условный, но весьма жизнерадостный стук. Вчера, когда мы скоропалительно расстались у моей калитки, я, прежде чем ринуться в сортир, прокричала, что завтра жду подругу у себя. Обычно Маська не разводит китайские церемонии и не заставляет себя дожидаться, но уже давно миновало время обеда, а ее все нет и нет. Связи тоже не было – впрочем, как и электричества, которое то появлялось, то так же внезапно исчезало.

Все утро я проносилась с подарками Маруськиной родственницы, как курица с яйцом: то, что можно было как-то сохранить подольше, ту же домашнюю колбасу, например, я еще раз обжарила, залила кипящим маслом и снесла в погреб. В холодильнике была, считай, уже такая температура, как на улице, – но я не растерялась и заглянула в морозилку: ага, она еще не оттаяла, и хорошо, что я, лентяйка, не мыла ее по крайней мере года два – в ней наросло такое количество льда, что и за неделю не сойдет. Я втиснула в этот импровизированный ледник почти все, что собиралась впихнуть в Женьку: всевозможные пирожки и тортики, рыбу и мясо – все друг на друга и вперемешку, лишь бы вошло. Затем я в надцатый раз уселась за стол, напротив собственного чада, и стала умильно наблюдать, как Женька большой ложкой метет деньрожденьевскую передачу – оливье из банки, периодически закусывая то сыром, то шпротами.

– Ма, а он сепаратист, да?

– Что? – буквально подскакиваю я. – Кто сепаратист?

– Ну, дядька этот, к которому вы ездили.

– А с чего это ты так решила? – подозрительно спрашиваю я. – Чтобы я больше от тебя этого слова не слыхала! Еще ляпнешь где-нибудь, потом неприятностей не оберешься! И вообще – мала ты еще о политике рассуждать!..

– А я и не рассуждаю, – гнет свое Женька. – Раз у него шофер сепаратист, так он и сам сепар! Вот!