Книга Азиатская Европа - Мурад Аджи

Потом символом духовной культуры Алтая стал крест. Равносторонний. Вернее, не крест, крестом его называть нельзя. В священном центре сходились под прямыми углами четыре линии. Верхний перпендикуляр — линия еленя, две боковые линии — рыбы и самого человека, а нижняя — линия змеи. Получался знак, олицетворяющий гармонию мира: он назывался аджи.

Равносторонние «кресты» из золота или железа в захоронениях кипчаков археологи находили не раз, размером они были с известный орден Святого Георгия или немецкий Железный крест. Задолго до Аттилы родилась эта традиция… Но как и когда появились в Южной Сибири все эти обрядовые религиозные картины? С клириками в длинных одеждах? С потиром? С «крестом»?

Прообраз немецкого Железного креста, найденный на Алтае (V–IV века до н. э.). А не отсюда ли германское предание об ариях и их железном кресте?

Этот период Окладников датировал странно. В интервале: конец прошлой — начало новой эры, самое позднее — IX век. Действительно, очень странная оценка! Но такая приблизительность не случайна: в стране, где атеизм стал официальной идеологией, рассуждения на религиозную тему не поощрялись…

Фигуры тюркских священнослужителей. Они не раз ставили в тупик исследователей: от них отворачивались, но они по-прежнему смотрят со скал Древнего Алтая

Предметы религиозного культа — те же потиры, рипиды или кадуцеи — ясно свидетельствовали о христианских обрядах в их православной разновидности. Наличие «креста» на изображениях развеивало последние сомнения. Вроде бы всё ясно… Но о каком «христианстве» до новой эры (!) могла идти речь? Раскапывали «дикую» азиатскую культуру… Вот археологи и «выкручивались». Правила игры, принятые в советской науке, были соблюдены, финансирование работ продолжалось, а публикации гарантировались.

Окладников применял еще один ходовой прием советской науки: если открытие не вписывалось в идеологическую схему о диких тюрках-кочевниках, то придумывали другой народ. В Улан-Боре таким народом оказались согдийцы, якобы пришедшие из Таджикистана.

Почему именно из Таджикистана? Там были найдены светильники, похожие на обнаруженные в Улан-Боре. Этого оказалось достаточно, чтобы заявить о «согдийцах».

Академик А. П. Окладников был не только хорошим археологом, но и «политически грамотным» ученым, особенно когда написал: «Глубинная Азия была родиной тюркоязычных кочевых племен, которые издавна стремились и на запад, вплоть до Днепра и Дуная». Вот так — чудовищным для нормальной науки, но изворотливым советским языком — обрисовал он границы Дешт-и-Кипчака, которые полностью согласуются с описаниями Иордана и других историков, с данными археологии.

В «глубинной Азии» начинались истоки тюркского мира, их открыли и изучили советские археологи, возможно, сами того не желая. Их находки подтверждали становление уникальной культуры, хозяина которой никто не называл. В Советском Союзе открытую культуру именовали «сибирской» и приписывали «исчезнувшему» народу. Пусть. Главное — факты.

Например, в одной из пещер археологам открылось изваяние, увидев которое ученые заподозрили подделку — уж очень современно правильным выглядело оно. Лицо казалось женским, при свечах это впечатление усиливалось, но стоило отойти к краю пещеры, как овал лица преображался. Из камня проступал образ воина. Мужественное лицо сильного мужчины. Работа очень тонкая. Художник вырезал ее из природного сталагмита, навечно оставив свое произведение в этой священной пещере.

Что больше всего удивляло? Локон, прядь волос, свисающая с бритой головы, — «оселедец». Очерченный овал лица, подрубленный подбородок с ямочкой и локон на левой стороне головы. Вот он, оказывается, какой, хохол. Самый древний ему скульптурный памятник: «небесный человек», которому поклонялись воины. Здесь звучали слова присяги на верность службы тюркскому народу.

Обычай оставлять локон на бритой голове тюрки, видимо, заимствовали у кришнаитов, которые олицетворяли святость на Востоке. Среди кумыков, как рассказывали старики, еще в начале XX века встречались люди с оселедцем на бритой голове. Его оставляли мальчику, который едва не ушел в мир иной. Считалось, что Бог увидит сверху локон и не даст человеку потеряться второй раз.

…Древнее искусство Южной Сибири убедительнее слов. Возможно, не все рисунки и скульптуры высечены рукой тюрка. Возможно, в «сибирской культуре» присутствует интернациональное начало. Больше того, что-то тюрки заимствовали у китайцев, персов, тибетцев, с которыми поддерживали контакты. Но…

Во II веке, когда началось Великое переселение народов, когда опустели города и станицы в «глубинной Азии», около которых найдены характерные предметы быта, наскальные картины, статуи, больше уже никто не вдохнул жизнь в эти края — кипчаки ушли в Европу, а вместе с ними ушла их культура. Впрочем, нет — она, конечно, не ушла. Осталась. Но масштабы ее стали иными.

Каменные картины — грандиозное зрелище. В них все чинно и торжественно. Рисунки на ленских скалах сохранились особенно хорошо, время пощадило их. Вот что пишет о них Окладников: «Главным сюжетом здесь являются изображения лошадей и всадников. Лошади часто украшены султанами и подшейными кистями. На шеях видны острые зубцы подстриженной гривы. Лошади иногда одеты в специальную броню, которая, как и броня на фигурках всадников, передается поперечными линиями. У всадников видны в руках копья с флажками».

Казалось бы, одного этого достаточно, чтобы, доверившись воображению, услышать конский топот, увидеть самих всадников. Все-таки картины Великого переселения народов! Однако ж — тишина. Даже поэты промолчали. А эти наскальные картины совпадают с письменными свидетельствами европейских историков, впервые увидевших кипчакское воинство в IV веке. Разве это не интересно? Разве это ничего не объясняет и не доказывает?

В ленском селе Шишкине на скале запечатлена батальная картина: конные воины со знаменами в руках, их кони в богатых сбруях. Прорисованы даже мелкие детали одежды всадников. Это ли безвестные воины? Кто, какой народ мира, кроме кипчаков, имел подобное войско? Сколько же им молчать в таежной тишине?

Взглянем на знамена всадников. Все они прикреплены к древку, почти квадратные, сбоку от них отходят три поперечных «хвоста» — шлыка, которые развевались на ходу, при скачке. Встречались знамена с двумя косицами.

Оказывается, культ знамени у тюрков был и три тысячи лет назад, ибо знамя считалось талисманом улуса, в нем обитал дух — покровитель рода, который давал победы. Поэтому знамя стало святыней: ему приносили жертвы, оно было центром рода, его духом… И упаси бог, если с ним что-то случится. После этого род духовно умирал, его не узнавали даже при живых людях. Уронить знамя, а тем более сломать древко было очень плохим предзнаменованием. Видимо, отсюда выражения «сломанный дух», «упавший духом»…[36]Знамя (по-тюркски «тух») было отражением философии тюрка.