Книга Я клянусь тебе в вечной верности - Мария Сакрытина

Элиза поймала её. Как тонкую струю аромата роз. И следом – желание, как и раньше. Скривилась от омерзения. Отвернулась.

Да, она чародейка. Чародеи никогда не бывают рабами. Так утверждал Зак, но сама Элиза считала, что у чародеев всего лишь невидимая цепь.

Сворачивая в нужный проулок, девушка щёлкнула пальцами – это всегда помогало сосредоточиться. Семенящий рядом волк обернулся, навострив уши.

Над площадью у рынка взлетела, удивлённо крича, чайка. В алом закатном свете её силуэт колебался, как мираж, или у Элизы снова перед глазами стоял туман?

Медное ожерелье-ошейник, сверкнув, упало неподалёку от девушки.

– Волк, нельзя, – пробормотала чародейка, ускоряя шаг.

Дёрнувшийся было понюхать, волк побежал за ней.

Элиза отлично знала, что ей не придётся разбираться с недовольными господами-яратцами, оставшимися без раба, что с неё даже денег не потребуют. Но от этого её собственная невидимая цепь как будто сделалась тяжелее.

Заплатит яратцам их король. Как всегда он делал для Зака, как – не задавая вопросов – делал и для неё.

А цепь всё тяжелела.

* * *

– Милая Лизетта вернулась, – отрываясь от кальяна, улыбнулся чародей Ярати Заккерий. – Ну как, снова размышляла о смысле жизни в самой дорогой чайхане столицы? Под звуки флейты и суры у тебя это неплохо получается. Или торчала на Лысой горе, разглядывая город с высоты птичьего полёта, раздумывая о том, как юную птичку снова посадили в золотую клетку? Ну, тогда день прожит не зря! – и, рассмеявшись, приложился к трубке, вдыхая ароматный дым.

Элиза поморщилась, кивком отпустила морщащего нос волка и прошла к груде раскиданных рядом с кальяном подушек.

– Я думала, ты будешь в отъезде ещё месяц.

– С какой стати? – махнул рукой чародей, подтягивая под себя ещё одну подушку. – Скучно и нет общества прелестной страдающей девицы, имеющей дурную склонность читать чужие мысли. Милая Лизетта, рядом с тобой отлично получается думать о жизни. И даже о подступающей старости. Глядя на тебя, я верю, что молодость ужасна.

– Тебе нравится надо мной смеяться, – вздохнула Элиза, обнимая колени. – Зачем ты ездил? Очередной приказ короля Овидия?

– Лизетта, детка, – усмехнулся Заккерий, – не доросла ты ещё до взрослых заговоров. Думай о клетке, жалей себя, оно приятнее.

– Ты не понимаешь!..

– Куда мне! – хмыкнул Зак. – Кстати, милая, та синеглазая чайка, которая недавно пролетела над Торговой площадью… Ты думаешь, она полетит домой, на Север?

Элиза подняла голову.

– А ты полагаешь, останется здесь, ибо по своей натуре все люди рабы? – фыркнула она.

– Даже не знаю, – улыбнулся чародей. – Моё воображение отказывается представлять, зачем ты вообще это сделала. Через семь дней заклятье спадёт, и твоего соотечественника снова сцапают работорговцы.

– За семь дней можно улететь из Ярати на Север!

– Дурочка, – беззлобно рассмеялся Зак. – Кто его там ждёт? Похоронившие его родные будут очень рады бывшему рабу, поверь мне, учитывая, какой налог придётся заплатить за его возвращение их лорду… Ну да ладно.

Элиза скорчилась на подушках, глядя в пол.

– Я хочу уехать.

– Да пожалуйста, – пожал плечами чародей. – Я научил тебя защищаться, научил колдовать. Уж как-нибудь постоять за себя ты сумеешь, великая чародейка. Поезжай, посмотри мир. Своим глазам ты, надеюсь, поверишь. Может, заодно их и раскроешь.

– Ты всегда считал меня маленькой глупой эгоисткой, – не слушая его, пробормотала девушка. – Ты никогда…

Чародей, лёжа на кушетке и вдыхая ароматный дым, окинул её изучающим взглядом.

– У тебя кризис личности, милая. Запоздалый. Пора тебе и правда отсюда уехать. Только до этого, будь добра, сделай одну вещь.

Элиза настороженно глянула на него.

– Какую?

– Какую? – передразнил её Зак. – Лизетта, детка, ты чародейка, тебе семнадцать и ты, Великая Мать, ещё девственница! Поверь мне, месяц бурных постельных утех, первая любовь – и твои мозги встанут наконец на место.

Элиза оглядела его и с омерзением отвернулась.

– Я не хочу.

– Хочешь, дурочка, хочешь, – отмахнулся Заккерий. – Ещё как хочешь. Только нос воротишь, выбирая. Ах, рабы нам не нравятся, у них нет свободы выбора, какой кошмар. Ах, слуги нам тоже не нравятся, они от меня чего-то не того хотят, и вообще, грязные мысли думают. Ах, принцев нам на блюдечке подали – король расстарался, так ты и тут: фе, они мне лгут. Как будто это важно в постели! Детка, да ты дурочка, самая настоящая. Чародей получает силу из плотского наслаждения, взаимного, и ты это отлично знаешь. Вокруг тебя бездна народу мужского пола, которые не прочь с тобой переспать. Пользуйся!

– И стать такой же извращённой, как ты? – процедила Элиза, вставая. Всё, достаточно с неё. – Меня тошнит от твоих забав.

– Так не подглядывай, – рассмеялся чародей. – Щепетильная ты моя. Против природы не пойдёшь, да?

– Я хочу найти человека, который мне не будет лгать, – скорее для себя шепнула Элиза, но чародей, конечно, услышал.

– А ещё я хочу принца на белом коне, который увезёт меня в свой замок и сделает королевой, – визгливо протянул он. – Правда, от одного такого я уже сбежала, но ничего, чудеса же случаются, и я в них верю, и обязательно найду принца, который полюбит меня такой, какая я есть!

Элиза хлопнула дверью, и последующий смех звучал приглушённо, но ничуть не менее обидно.

«Если я когда-нибудь стану такой же, – билось в голове девушки, – проще сразу удавиться».

– Госпожа? – выглянула на звук шагов служанка – судя по смятому платью и не убранным в причёску волосам, до этого сильно занятая.

Элиза отмахнулась, и девушка, сверкнув улыбкой, исчезла за дверью своей комнаты. Чародейке не стоило ни читать мысли, ни хотя бы прислушиваться, чтобы различить за ней и приглушённый мужской голос – кажется, грума.

Тонущий в ночных сумерках дом вдруг представился Элизе грязнее борделя.

«Уеду».

Волк развалился на застеленной кровати, а чародейка всё никак не могла оторваться от зеркала. «Ханжа, – смеялся в голове голос Зака. – Маленькой Лизетте ещё рановато вести себя как старой деве».

Может, он и прав… Но маленькая Лизетта помнила и запах роз, и своё первое и последнее «Я люблю тебя». Помнила и ненависть, и захлестнувшую ненависть жалость в затянутом в чёрный бархат юноше, чьё имя и лицо Элиза всеми силами старалась загнать подальше в воспоминания, но помнила, помнила – и слишком хорошо.