Книга Бегство от Франка - Хербьерг Вассму

После этого Фрида долго слушала молча, и я снова пыталась задержать на чем-нибудь взгляд. Ни на чем определенном, просто на чем угодно. Когда она кончила разговаривать, мы некоторое время сидели, не шевелясь.

— Мы должны что-нибудь сделать для Аннемур, — решительно сказала Фрида.

Человеку с кроссвордом вдруг что-то пришло в голову. Он писал быстро-быстро. Переставал писать, кусал ручку, смотрел в пространство и снова писал. Иногда он испуганно оглядывался по сторонам, словно боялся, что мы ему помешаем.

— Почему? — спросила я.

— Она совсем убита.

Я почувствовала, как во мне закипает гнев. Не тот обычный гнев, который я прятала глубоко в сердце. А незнакомый, для которого во мне могло не хватить места. Он был рожден примитивным желанием голыми руками размазать Фриду по кофейному столику.

— Успокойся! Никто, кроме Аннемур, не знает, где мы находимся.

— И чем вызвана такая твоя забота? — натянуто спросила я.

— Франк опять загулял.

— Опять бега? Сколько он проиграл?

— Он почти не бывает дома. У него новая дама.

Я знала, что это неизбежно. Франк не способен на моногамию. А я сижу тут в Венеции! Я смотрела в свой бокал и чувствовала, что с сопением дышу через нос, не разжимая губ.

— Насрать мне на это, — сказала я, пользуясь вульгарным языком Фриды.

— Не сомневаюсь. Мне тоже. Но не Аннемур. Кроме того, ей кажется, что кредиторы Франка решили, будто она скрывает крупную сумму… Она чувствует угрозу. И совершенно убита. Не в состоянии даже позаботиться о детях. И вдобавок ко всему умер ее психиатр. Это серьезно.

Фрида словно переменила личину. Ведь до сих пор из нас двоих именно она все держала под контролем и не позволяла сбить себя с толку сентиментальной болтовней о жалости к ближнему Конечно, она была способна проникнуться сочувствием, но такое… это было на нее не похоже.

— Фрида, ты говоришь серьезно? Мы за нее не отвечаем. Ведь мы почти не знаем ее.

— Ну это как сказать…

— Что мы можем для нее сделать? Ты считаешь, что мы должны отдать ей деньги?

— Нет, дело не в этом. Но мы должны помочь ей скрыться. Она может приехать к нам. И она поможет тебе лучше понять Франка, — быстро сказала Фрида, словно боялась, что ей не хватит мужества.

— Ни за что! Это все глупости! — сказала я, словно была Фридой, ставившей меня на место.

— Это могло случиться, когда вы с Франком…

— Но не случилось. Я всегда была внимательна и нетребовательна. Я всегда кралась, как вор, считаясь с нею, с детьми и с Франком. Моей жизни не позавидуешь, скажу я тебе. Моя жизнь состояла из вечного ожидания, самоотречения, молчания и одиночества. Мы с тобой не виноваты, что он нашел себе подругу, которая, судя по всему, не желает стать невидимкой ради того, чтобы он мог и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Сам разберется. Что посеешь, то и пожнешь.

— Плохо не то, что он нашел новую подругу. Плохо, что те, кому он должен, считают, будто Аннемур… Они могут быть опасны, — уклончиво буркнула она.

Я заморгала, пытаясь понять, к чему она клонит.

— И ты хочешь, чтобы она вывела их на нас?

— Ладно, не будем больше об этом, — решительно сказала Фрида.

— Ты ей что-нибудь обещала? — спросила я.

— Разумеется, нет.

Я сказала себе, что я, видимо, чего-то не поняла, решив, будто она что-то обещала жене Франка. Мне стало легче. Но все-таки остался неприятный осадок, лишивший меня радости от прогулок по узким улочкам, мосту Риальто и вдоль мелких каналов. Из-за этого чувства гондолы стали казаться мне расфуфыренными монстрами, а маленькие магазинчики, торговавшие карнавальными масками, — смешными.

Фрида больше не заговаривала о жене Франка. Возвращаясь в Берлин, мы снова нашли дружеский тон.

В одном месте она, задумавшись, проехала на запретительный знак. Ничего страшного не случилось, однако это было необычно. Мы ехали по району с красивыми поместьями, окруженными похожими на парки садами. Но я не могла всем этим наслаждаться. Что-то между нами встало. Мы не могли открыто говорить о своей тревоге.

Чтобы, так сказать, вернуться на землю, я стала жалеть, что не купила маску, которую видела в одной витрине. Каждый, кто был в Венеции, обязан купить себе маску! Да, я злилась на Фриду, потому что не купила ту маску. Как будто она была в этом виновата.

И еще меня злило, что я не подала милостыню молодой матери с ребенком, сидевшей у какого-то моста. Невозможно подавать милостыню всем нищим на свете! Но нужно подавать тем, которые останутся в твоей памяти и лишат тебя покоя. Это я уже знала по себе. И если бы я дала ей какую-нибудь купюру, потому что мелочи у меня не было, это помогло бы мне чувствовать уважение к себе еще очень долго. От моего раздражения, вызванного телефонным разговором Фриды, пострадала нищенка.

Красный телефон

Когда на кухне зазвонил телефон, я писала в гостиной. При первом же звонке мне показалось, что нас обложили, но все-таки я позволила ему звонить дальше. Не станет же Фрида звонить по своему собственному телефону. Значит, это был кто-то другой.

Я углубилась в работу, мне хотелось использовать время, пока мы жили в Берлине. Фрида много гуляла, а я старалась не выходить из дому — люди, которые по той или иной причине шли у меня за спиной, вызывали во мне тревожное чувство. Иногда мы с Фридой только завтракали вместе за маленьким столиком на кухне, но не разговаривали. Потом я возвращалась к работе, а она куда-то уходила.

Но вот сегодня зазвонил телефон. Я пошла на кухню, чтобы посмотреть, с какого номера звонят или прочитать оставленное сообщение. Франка раздражала моя тупость в технических вопросах, и это свое раздражение он обрушивал на меня, когда ему наконец удавалось до меня дозвониться. Я не возражала ему. Напротив, всячески показывала, что понимаю его.

Собираясь узнать, кто нам звонил, я первым делом подумала, что это мог быть Франк. Риск, что это он, подействовал на мой кишечник и заставил пульс биться, как после тяжелой тренировки.

В Осло извинения Франка меня мало интересовали. Услышав звонок телефона или увидев, что мне оставлено сообщение, я понимала, что Франк не придет. Из-за этого, а вовсе не из-за причины, которая мешала ему прийти ко мне, у меня как будто воспалялась вся нервная система. Однако здесь, в Берлине, мысль, что это звонит Франк, окончательно доконала меня. Похоже, все оборачивалось к худшему. Словно этого было мало, телефон издал «би-ип», как только я взяла трубку. На этот раз мне удалось найти сообщение, сделанное по-норвежски: «Помнишь наш уговор? Дети пристроены. А вообще все ужасно. Нужно укрытие».

Я бросилась в гостиную и там обнаружила, что все еще держу в руке этот красный телефон. Задохнувшись, я вернулась на кухню и положила его туда, где он лежал до звонка. Словно этого было достаточно, чтобы звонок стал воображаемым, прозвучавшим только у меня в голове. Потом я набрала стакан воды и выпила его, не отходя от мойки.