Книга День "Б" - Вячеслав Бондаренко

В первом же доме им попалась молодая женщина. Она, отбрасывая со лба мокрые волосы, развешивала во дворе только что выстиранную немецкую форму. В деревянном корыте еще кипела и лопалась мыльная пена.

— Есть кто в доме? — хрипло спросил старший вместо приветствия.

Вместо ответа женщина испуганно расширила глаза и замотала головой.

— Пошли, — мотнул головой старший. — Дашь нам штатское…

Женщина медленно кивнула, не сводя глаз с мокрых, тяжело дышащих людей, и вдруг бросилась через огород к соседнему дому, истерично крича:

— Ой, люди добрые, ратуйте, ратуйте!.. Бандиты пришли, бандиты!..

— Молчи, тварь! — прошипел старший, выхватывая нож, но было уже поздно — на крыльце соседней избы показались «добрые люди». Это был растерянно хлопающий глазами немецкий военный чиновник в наброшенном на плечи кителе и полуодетая деваха в тесном халатике.

Раздался жуткий свист, и три лезвия специальных пружинных ножей со страшной силой метнулись вперед. Прачка рухнула на бегу, лицом вперед, немец и его подружка были отброшены ударами ножей к двери дома. Все трое были убиты мгновенно.

Тяжело дыша, старший группы подошел к прачке, выдернул из раны лезвие и, перевернув женщину на спину, плюнул ей в лицо:

— У-у, подстилка фрицевская!.. Петрович, — он кивнул бородатому «лейтенанту», — сходи проверь, может, там еще какая сволочь окопалась. И пистолет у фрица забери.

Через двадцать минут из дверей опустевшего дома на улице Белорусской вышли трое одетых в штатское молодых мужчин. На углу улицы они разделились и к центру направились уже порознь.

* * *

Подходя к нужному дому, Джим Кэббот волновался. Вот, значит, как выглядит явка белорусских националистов!.. Обычный серый дом с цифрой «1913» на фронтоне. Смотрится вполне по-европейски. Да и снегов с медведями Джим пока что в Минске не видел, как ни пытался… Наоборот, жара стояла такая, какая в Англии редко случается.

Лестница на третий этаж была замусорена бумагой, обрывками веревки, битым стеклом. На площадке второго этажа дверь была распахнута настежь, и двое мужичков в майках, кряхтя, выносили на нее пианино. Из двери квартиры их напутствовал плачущий голос:

— Осторожнее, прошу вас! Это же семейная ценность! Не дай бог еще достанется большевикам…

Звонок в нужной двери оказался пронзительным. Неизвестный мужчина в сером костюме, пароль, отзыв… Коридор… И лица ребят, которых он уже не ожидал увидеть.

Разведчики встретили Джима по-разному — кто радостными воплями, кто молчаливыми объятиями. Все наперебой расспрашивали, где он был ранен, как уцелел. И, усаживаясь в мягкое кресло, Кэббот вдруг почувствовал, как отпускает его дикое напряжение всех последних безумных дней. К собственному стыду, он заплакал…

* * *

По окраинной улице Минска с рассеянным видом вышагивали два рослых, подтянутых обер-лейтенанта вермахта. У полуразрушенного бомбой каменного дома они на мгновение замешкались, потом решительно толкнули дверь и вошли в то, что осталось от подъезда.

Через десять минут в тот же подъезд вошел еще один немецкий офицер, еще через двенадцать минут — еще двое. Все они спустились в подвал. Теперь вся группа разведчиков была в сборе.

— Докладывайте, — приказал Соколов.

— Согласно приказу проводил наблюдение за подъездом дома-явки, — начал Николай Четкин. — Из подъезда дважды появлялся человек, по внешности совпадавший с Латушкой. Один раз выходил на десять минут, второй — на полчаса. Однажды зашел парень в штатском, с рукой на перевязи, видимо, раненый, и больше не появлялся. Искомые «немцы» вышли около полудня. Разделялись на группы и ходили по городу. Я следил за теми, которые бродили по центру. В составе их группы был и мой «друг», спасший меня в ресторанчике… Они осматривали здание генерального комиссариата, вокзала, центрального почтамта. Особое внимание уделяли, как я понял, входам и выходам. У комиссариата их остановила охрана, проверила документы. Откозыряла и отпустила.

— Я отслеживал маршруты Латушки, — сказал Плескачевский. — Один раз он ходил в частную лавочку, торгующую всякой мелочевкой, другой — спускался на Немигу, в район гетто.

— Я наблюдал за второй группой англичан, — спокойно произнес Рихтер. — Они явно изучали Дом правительства. Делали это скрытно, зайдя в магазин в доме напротив. Потом сидели в привокзальной пивной. У вокзала были остановлены и проверены патрулем, который никаких претензий к ним не высказал.

— А моя группа, — подхватил Крутиков, — шлялась вокруг здания НКВД на Советской, затем направилась к Дому Красной Армии. А потом зачем-то не меньше двадцати минут бродила вокруг ничем не примечательного двухэтажного дома на Революционной. Дом как дом, по виду жилой. Немцы никакого внимания на это не обращали. У них головы сейчас не о том болят, по-моему…

— Жилой дом на Революционной? — недоуменно переспросил Соколов. — Может, там штаб, арсенал или местное военное казначейство?

— Не думаю, — помотал головой Крутиков, — такие объекты фрицы хорошо охраняют, да и вывеска висела бы. А там особой охраны я что-то не приметил. Ну, стояла пара солдат, и всё… Так что — загадка.

— Разрешите, товарищ капитан? — нерешительно спросил Плескачевский.

— Давай, Костя, — поощрительно кивнул Соколов.

— Не знаю, о каком доме идет речь, — так же нерешительно заговорил лейтенант, — Революционная улица довольно длинная, но на ней с 1938 года размещался Дом Радио. Республиканская радиостанция имени Совнаркома БССР…

— А ты откуда знаешь? — подозрительно поинтересовался Крутиков.

— Так я же минчанин! — улыбнулся Плескачевский. — Мы до войны на Садовой улице жили.

— А сейчас в твоем доме что? — спросил Рихтер.

— Ничего, — вздохнул лейтенант, — там вся улица еще в июне 1941-го под бомбами сгорела… Просто пустырь. Я сходил посмотрел — немцы там место под огороды расчистили…

— Погоди, — нетерпеливо прервал воспоминания Соколов, — ты хочешь сказать, что англичане бродили вокруг радиоузла?

— Не знаю, — виновато пожал плечами лейтенант, — я ж не знаю, как тот дом, которым они интересовались, выглядит.

— Да обыкновенно выглядит, — махнул рукой Крутиков, — двухэтажный, каменный, желтый. Расположен в одном квартале от Немиги…

— Ну точно! — обрадовался лейтенант. — Дом Радио и есть!

— Ага, ага… — задумчиво протянул капитан. — Дом Радио… Это уже горячо. Даже, я бы сказал, обжигает!..

— Чего там обжигает? — недовольно спросил Крутиков. — Немцы небось раскурочили и вывезли в Германию все оборудование этой радиостанции и сделали это еще года три назад…

— Верно, — поддакнул Рихтер, — я даже слышал, что белорусское радио теперь вещает с территории РСФСР.

— И что? — неожиданно вступил в разговор Чёткин. — Вывезли-то, может, и вывезли, но один передатчик у них в Минске точно остался! Пропаганду-то им надо вести среди людей?..