Книга Религия - Тим Уиллокс

Он был подкидыш, изгой, хотел он этого или нет, и он избрал для себя жизнь в доках, предпочтя ее рабскому труду на свиноферме, где его воспитали. Он работал в доках, вычищал галеры, варил смолу и скоблил покрытые водорослями днища кораблей. Грязная работа, но он был свободен. И волен мечтать, например, о том, как станет лоцманом на флоте Религии. В ту ночь он смотрел в небо, наблюдая за Полярной звездой в хвосте Малой Медведицы. Он заснул, и его сны были беспокойны, его тревожили злобные духи и нехорошие видения, темные, кровавые, не приносящие утешения.

А на заре нового дня появилась чудесная белая собака. Пес смотрел на Орланду так, словно знал обо всех его снах, словно так и стоял перед ним на посту, пока он спал. Сначала Орланду подумал, что это призрак, и его вера в существование у собак души вернулась, и ее не смутило даже, когда видение оказалось вполне материальным. Когда собака метнулась в сторону залитых пурпурным светом улиц, Орланду последовал за ней.

Словно сказочный дух, подробно разъясняющий природу всего тщетного, белый пес повел его мимо лачуг вдоль Калькаракского ручья в город, туда, где голоса возносили хвалы только что родившемуся дню. Монастырская церковь Святого Лоренцо стояла, окутанная призрачным фиолетовым светом. Ее раскрытые двери полыхали желтым огнем на фоне монументального фасада, и душа Орланду рванулась к этому священному порталу. Он оставил свой нож под контрфорсом и на цыпочках прошел в арку. Каменные плиты холодили босые ноги. Простое песнопение заставило его содрогнуться. Он опустил пальцы в святую воду, преклонил колено, перекрестился и осторожно двинулся навстречу желтому сиянию, исходящему изнутри. Сент-Лоренцо был собором рыцарей Иоанна Крестителя. Орланду никогда не был здесь раньше. Его сердце тяжело билось, он едва осмеливался дышать, проходя через притвор. Между двумя толстыми колоннами, стоящими по бокам нефа, ему открылось внутреннее убранство церкви, и он испытал потрясение.

Все воины Религии собрались здесь как один человек; каменные стены дрожали, когда тысячи солдат святого креста возносили свои голоса к Господу. Монахи-воины стояли плотными рядами в своих черных рясах, кротче агнцев и яростнее тигров, осененные любовью Христа и святого Иоанна Крестителя, с гордой выправкой, бесстрашные и поющие, поющие доходящими до экзальтированного звона голосами. Дым благовоний проплывал над нефом, от него кружилась голова. Огромное пространство сияло и мерцало от бесчисленного множества горящих свечей. Но казалось, что каждый лучик света исходит от распятой фигуры Христа, поднятой высоко над алтарем. Именно к нему был прикован взгляд Орланду, так же как и взгляды остальной многочисленной паствы: к худому благородному лицу того, кто страдал и умер за все человечество, к окровавленному терновому венцу, к рукам, сведенным болью, к пронзенному измученному телу, судорожно изогнутому на кресте, словно его мучения еще не окончились.

Орланду переполняла скорбь. Он знал, что Иисус его любит. Рыдание вырвалось у него из груди, он сложил свои покрытые синяками и испачканные кровью руки и упал на колени.

— Каюсь перед всемогущим Богом, благословенной Девой Марией, благословенным архангелом Михаилом, благословенным Иоанном Крестителем, перед святыми апостолами Петром и Павлом и перед всеми святыми, что я грешен в помыслах своих, грешен словом и делом, моя вина, моя вина, моя величайшая вина.

Не он один среди собравшихся умолял о прощении, не один он заливался слезами. Слезы блестели на лицах многих монахов, и они не стыдились их. Скорбь и радость наполняли церковь до самых стрельчатых сводов. Со времен трагедии Родоса братья Религии не собирались в таком огромном количестве. И если никто из них не верил, что они когда-либо снова соберутся, то только потому, что каждый из них приехал на Мальту умереть за свою веру. Господь призвал их братию на войну. Огонь и меч — вот священные орудия их веры. Увлеченный в водоворот благоговения, бушующий вокруг него, Орланду принимал эту веру так же ревностно, как и все остальные. Он мечтал умереть за Христа Спасителя. Но инстинкты не покинули его. Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как капеллан, отец Гийом, выдвигается из угла, с лицом, превратившимся в маску гнева при виде вторгшегося в церковь оборванца. Орланду вскочил на ноги и бросился через притвор в сиреневый свет утра. Он забрал нож там, где он его оставил, у подножия контрфорса, и забежал за угол церкви.

Там, словно вовлеченный в игру, правила и цель которой он и не надеялся понять, его ждал белоснежный пес.

В разгорающемся свете Орланду увидел, что худые бока собаки — ребра виднелись, хотя пса явно хорошо кормили — обезображены свежими ножевыми ранами. Значит, другие уже пытались убить его, но не смогли. Глаза Орланду все еще были влажными, грудь сдавлена рыданием после приобщения к братству рыцарей, и желудок Орланду сжался при мысли об убийстве. Но ведь Ла Валлетт убил своих собак, охотничьих собак, которых любил больше всего на свете. Он убил их ради людей, ради Религии и Бога. Чтобы приманить животное ближе, Орланду хотел выставить вперед руку, все еще обмотанную куском пропитанной жиром шкуры, но обманывать этого пса, как он обманывал злых дворняг вчера, показалось ему низким, даже нечестивым. Он показал борзой нож.

Собака развернулась и побежала прочь.

Орланду побежал за ней.

* * *

Все утро, пока уходила прохлада и ей на смену приходил нестерпимый жар, Орланду преследовал, терял из виду и снова находил следы пса, снова терял и опять находил убегающую собаку. Вперед и назад по Эль-Борго, от Провансальских ворот в гигантском земляном валу до доков Галерного пролива, от Калькары до Сент-Анджело, через рынки и помойки, под солнечным светом и через тень. Пока мальчик и собака мерили шагами все улицы и переулки, сам город превратился в испуганный улей.

Барабаны гремели, горны трубили, колокола звенели. Смятение и суматоха распространились среди жителей. Простые горожане ожидали турок не раньше следующего месяца. Каждое окаменевшее лицо было бледно от страха. Многие разбежались по домам и заперли двери. Другие метались по городу без всякой цели. И все островитяне, жившие за стенами, ринулись к Эль-Борго просить убежища. Крестьяне тащили с собой всю живность, которую можно было использовать в работе или съесть. На ослах и телегах, на собственных каменных плечах они несли последнее зерно, собранное раньше времени, фрукты, снятые подчистую во всех садах. Они вели за собой жен и детей, тащили свои овощи и козлов и те небольшие, драгоценные для них вещи, которые напоминали об их прежней жизни и о том, кем они были. Они несли свои иконы и молитвенники, свою отвагу и страх. И со всех сторон к небу тянулись струйки дыма. Каждая мерка, каждая горсть зерна, которую нельзя было собрать, вся еда, которую было невозможно унести, были преданы огню. Они подожгли землю. Свою собственную землю. Они отравили все колодцы собачьими потрохами, ядовитыми травами и фекалиями. Чтобы ничего не осталось туркам, поскольку турки были уже здесь.

Создавалось впечатление, что вся Мальта горит.

Только один раз Орланду остановился — в гавани, откуда он начал свой путь и где теперь все пришло в бурное движение. Он ничего не пил и не ел со вчерашнего вечера, когда его угощали у жаровни стражники, и вдруг ни с того ни с сего ощутил тошноту. Конские морды и лица людей поплыли у него перед глазами. Он осознал, что стоит на четвереньках, в нос ему бьет земляной запах коровьего навоза, а к горлу подступает что-то кислое. Он прижался лбом к булыжникам мостовой, и его вырвало комком желчи. Потом пара костлявых рук схватила его за плечи и поставила на ноги.