Книга Объявляю убийце голодовку - Инна Павлова

Выходит, таким способом ничего не добиться. Ладно. Отчаиваться я не стала. Можно выборочно пройтись по одному-двум адресам и выяснить наверняка. Так, кому нанесем визит?

В общем, без разницы. Но лучше, наверное, беседовать со стариками. Далеко не все из них недоверчивы и бдительны — на примере Ивана Феоктистовича я в этом убедилась, — зато большинство тоскует в отсутствие слушателей и собеседников.

Я принялась еще раз проглядывать списки, выискивая кого постарше, как вдруг наткнулась на фамилию, которая, возможно, уникальной сама по себе и не была, но в сочетании с именем могла принадлежать только одному человеку. Причем мне знакомому, хотя и не слишком близко. Горгиппия Станиславовна Тупякова. Великая педагогиня, чуть было не возложившая на алтарь просвещения собственную жизнь. Теперь я знаю, что имею дело со списками пациентов, — ни лечить, ни обихаживать хворых и увечных в качестве санитарки эта дама не станет. И образование не позволит, и руки растут не из того места. Да и работают такие профессорши на всевозможных кафедрах, как правило, благополучно и до самой смерти. Пока не придет им блажь пойти в народ.

Надо же, как, оказывается, тесен мир! Хотя, одернула я себя, что тут такого удивительного? То, что она в списках пациентов именно этого лечебного учреждения, — вполне объяснимо. Вот и ее адрес. Она живет на соседней улице со школой, в одном районе с нами. Разве не логично, что свой судьбоносный эксперимент профессорша решила ставить в близлежащем учебном заведении?

Тут меня посетила и еще одна неожиданная мысль. Подтвердившая правильность моего предположения, но одновременно заставившая испугаться за состояние своего мыслительного аппарата. Среди фамилий на дискете мне не встретились ни Орлан, ни Стошук (баба Катя — гардеробщица), ни Жимайло, ни Пунтяйчик (старшая медсестра и сестра-хозяйка, пытавшаяся потрепать мне нервы из-за небольшого опоздания). Пропустить столь необычные фамилии я не могла. Их в списках просто не было. И уж чего бы проще сообразить их сразу поискать. Как же я так опростоволосилась?

Честно говоря, я погрустнела. Мне когда-то попалась научно-популярная статья про голодание, из которой я, собственно, и почерпнула уверенность в полезности сей процедуры в разумных пределах. Там говорилось, что первоначально организм, оставшись без новых поступлений, добывает для себя питание из наименее для него ценных клеток — жировых. И хватает ему этого, как правило, надолго. У гражданина нормальной, средней упитанности по крайней мере на несколько недель. И только когда запасы жира истощены, наступает очередь остальных клеток. От наименее необходимых для функционирования организма по возрастающей. Неужели у меня этот процесс пошел ускоренными темпами и уже страдают клетки мозга?!

Я не позволила себе запаниковать, но поклялась, что завтра, в крайнем случае послезавтра, непременно сдамся на милость эскулапов Института питания. Уж они-то там должны знать все про последствия воздержания от пищи и мне помогут обязательно. А сейчас, пока есть время, целесообразно наведаться к несостоявшейся коллеге. Повод у меня просто замечательный: ученая дама запала мне в душу, и теперь я припадаю к ее познаниям и авторитету, дабы получить совет и рекомендации в отношении моего научного труда. И если дама устоит против моих комплиментов, то уж природное женское любопытство ей ни в коем разе не позволит отказать себе в удовольствии пролистать мои черновики. Хотя бы для того, чтобы провести молодого автора физиономией по столу и указать на профессиональные недочеты и погрешности. Отыгравшись таким образом за собственное давнее поражение.

Я глянула на часы и прикинула, что времени у меня, в сущности, не так уж много. Часа два с половиной. Только-только обернуться туда-обратно. По магазинам шастать некогда, а являться к своему творческому вдохновителю без цветов, печенья и конфет просто неприлично. Ладно, цветы задвинем до лучших времен.

Задвигать конфеты и прекрасное финское печенье в очаровательной жестяной коробочке не пришлось. Их я решительно экспроприировала у как нельзя вовремя вернувшейся Аллочки и, прихватив драгоценную папку с незаконченной первой главой, рванула к выходу. Причитания подружки я предоставила слушать соседской питбулихе. У меня имелись дела куда более неотложные.

Глава 16

Моя предполагаемая наставница жила в огромном каменном строении с устрашающей лепниной в виде серпов и молотов по периметру и внушительно-мрачными звездами на башне. Не знаю, как там внутри, но снаружи находиться было страшновато. Так и казалось, что к подъезду на служебном автотранспорте подкатит товарищ Берия или его собрат по партии и я обнаружу, что оказалась не в своей эпохе.

Отругав себя за глупую впечатлительность, я собрала остатки воли в кулак и шагнула в подъезд. Внутри стало не так страшно, хотя стены и потолок, выкрашенные в темно-серый цвет, все равно давили на психику и напоминали мне, простой смертной, о собственной уязвимости и незащищенности. Как странно. Что-то подобное я ощущала и прежде, только это было в судебно-медицинской анатомичке 1-го меда, куда я по собственной глупости когда-то сунулась, пытаясь произвести впечатление на кавалера-медика. Признаюсь, мне это почти удалось, за исключением одного пустяка. Впечатлился не приятель, а я сама. И очень надолго. Тогда я осознала, как хрупка человеческая плоть и как беззащитна она перед многочисленными превратностями судьбы. Сейчас же я всеми порами прочувствовала оголенность собственных нервов и податливость психики. Вероятно, так и было задумано.

Только почему я раньше ничего подобного не испытывала? Ведь неоднократно видела подобные сооружения, но никогда у меня не было столь гнетущего чувства. Неужели голодание до такой степени обострило восприятие? Я об этом тоже читала, но, пока не почувствовала, всерьез не задумывалась. И если быть честной хотя бы по отношению к себе, я нисколько не рада такому подарку, предпочла бы его вернуть обратно и навсегда забыть о пережитых ощущениях!

Лифт не работал, и прекрасно — путешествие на девятый этаж, особенно с учетом того, что высота потолков была просто невиданной, метров пять, вытеснило все ненужные эмоции. Когда я наконец доковыляла, сердце колотилось как бешеное, в висках пульсировала кровь, а в горле появился ком, сглотнуть который не было никакой возможности. Безумно хотелось пить, а воды с собой я, как на грех, не захватила.

Отдышавшись, я принялась давить на кнопку звонка, моля Бога, чтобы Горгиппия Станиславовна оказалась дома и чтобы у нее не было предубеждения против несанкционированного вторжения молодых почитательниц ее педагогического таланта. Если я не посижу на чем-нибудь мягком и мне не нальют воды даже из-под крана, обратный путь мне не проделать ни за что на свете.

— Кто там? — Женский голос из-за двери принадлежать профессорше не мог. Если только она не раздобыла средство Макропулоса и не скинула с плеч три-четыре десятка лет.

— Я к Горгиппии Станиславовне, — как можно любезней откликнулась я.

— Нет ее и не будет! — В отличие от меня дама по ту сторону двери отнюдь не стремилась расположить к себе собеседницу. Более того, судя по звуку удаляющихся шагов, она вообще не намеревалась вступать со мной в переговоры.