Книга Стратегии гениальных мужчин - Валентин Бадрак

Когда же через некоторое время Михаил Ломоносов осознал, что никогда не найдет ответов в той глуши, где родился, он всерьез начал задумываться о возможности изменить свою жизнь. В довершение к этому пребывание в родительском доме с каждым днем становилась все более невыносимым – даже для чтения ему приходилось обрекать себя на «стужу и голод», так как мачеха не давала пасынку покоя и настраивала против него отца, выставляя неисправимым бездельником. Принятию радикального решения способствовали и обескураживающие колоритом рассказы о Петре Великом (не единожды бывавшем в краю поморов), которых Ломоносов наслушался от взрослых и от которых тлеющий огонек в его глазах вспыхивал ярко искрящимся пламенем.

Так или иначе, узнав о существовании Славяно-греко-латинской академии в Москве, Ломоносов начал прорабатывать различные варианты бегства из родных мест и искать возможность выжить в огромном городе. Уже в этот ранний период жизни решение было не эмоциональным порывом, а результатом длительных размышлений, моделирования ситуаций применительно к своему образу и положению, которые, надо полагать, в течение определенного периода времени поддерживали в юноше яростную жажду жизни и непреодолимое желание протаранить жесткие рамки своего социального круга. Нет сомнения, что юношу больше волновало, как добраться до Москвы и получить место в вожделенном учебном заведении, нежели проблема разрыва с семьей, которая тормозила его движение к знаниям и к новой пленительной жизни, волнующий запах которой молодой искатель уже успел почуять в прочитанных книгах. По мере того как в Михаиле, которому уже исполнилось девятнадцать, росла жажда нового, в нем одновременно улетучивались последние сомнения. Наконец, когда представился удобный случай, он, даже не попрощавшись с родными, двинулся вслед за караваном с мерзлой рыбой.

Ломоносов и в этой нестандартной судьбоносной ситуации, и всегда в дальнейшем неизменно использовал все возможные средства, способные приблизить его к решению своей тактической задачи – несомненное качество победителей. Так, догнав караван, он умолил приказчика взять его с собою, чтобы «только увидеть» Москву, и лишь много позже, уже в самом городе, юноша раскрыл истинные замыслы и убедил зачислить себя в ряды учеников Славяно-греко-латинской академии, назвавшись при этом дворянским сыном. Несколько позже, уже в стенах учебного заведения, он еще раз пошел на беззастенчивый обман для получения допуска к большим знаниям и перспективам – чтобы попасть в состав географической экспедиции в должности священника, Ломоносов, ни секунды не колеблясь, объявил себя под присягой сыном священника. Правда, в последнем случае обман раскрылся, и он наверняка поплатился бы будущим, не прояви до этого случая исключительного трудолюбия и просто потрясающей выдержки при приобретении знаний. Все же интересно, что взращенный в достаточно религиозной среде России Ломоносов не побоялся под присягой сказать неправду ради своего будущего – кажется, уже тогда он очень близко подошел к рождению идеи.

Условия для продвижения в царстве наук в те времена в России были действительно предельно сложными: живя в полуголодном состоянии, подрабатывая рубкой дров и чтением псалмов над покойниками, чтобы самому не умереть с голоду и не сойти с ума от напряжения, Михаил Ломоносов все же неотступно вгрызался в старинные письмена Аристотеля, Цицерона, Цезаря, Сенеки, Плутарха, Гомера, Горация, Макиавелли и многих других авторов, которых его более молодые одноклассники игнорировали или бросали недочитанными. На фоне отказа от достатка в отцовском доме и перспективы получения солидного наследства его учение не просто выглядело призрачной иллюзией, а было для окружающих сродни сумасшествию.

Нужна была гигантская выдержка, чтобы победить сознание, требующее успокоительных плодов тотчас, а не через годы непосильного труда. Но скоро искатель не только почувствовал превосходство своих знаний, но и начал нащупывать рациональное зерно самовыражения. Хотя его неумолимо тянуло в гуманитарную сферу, разум ученика говорил другое: он должен освоить принципиально важное для государства, непременно прикладное дело, которое могло бы обеспечить имя ученого и исследователя. А потом уже следовать велению сердца. Выбирать не приходилось – Ломоносов был согласен освоить любое дело, которое будет предложено.

Уже после нескольких лет изнурительной учебы Михаил счел возможным самостоятельно обратиться к руководству учебного заведения с просьбой послать его на год в Киево-Могилянский коллегиум изучать философию и точные науки. Настойчивость будущего светила русской науки была порождена все тем же качеством: никогда не ждать приглашения и не бояться просить или корректно требовать помощи в том, что могло бы помочь взобраться на новую, более высокую ступень в самореализации. Но желание быть справедливо замеченным при этом у него не выглядело наглостью или самоуверенностью, поскольку великовозрастный ученик-трудоголик ярко выделялся на фоне своих по большей части заурядных коллег. Его просьба была удовлетворена, и год, проведенный в городе-колыбели Великой Руси, не прошел даром, хотя и не прояснил мучивших исследователя вопросов. Безусловно, в зрелые годы на работе самого ученого несложно найти отпечаток детально проработанных многочисленных трудов древних и современных авторов, но Ломоносов сознательно воспитывал в себе отнюдь не способность к слепому запоминанию текстов, а умение синтезировать умопомрачительный объем информации, быстро распознавать существенное и, отделяя зерна от плевел, отбрасывать шелуху. Благодаря долгим поискам и просто отверженному корпению над науками он освоил самую сложную и самую очаровательную из них – синтез чужих знаний. Причем так непревзойденно, что потом это качество опрометчивые наблюдатели всегда причисляли к божьему дару, данному ученому.

Ломоносов приступил к учебе в тот возрастной период, когда вдвойне сложно заставить себя отказаться от живого, реального и пышущего молодостью мира ради эфемерной цели, имеющей выражение в виде букв и цифр. Но раз сделав выбор, он с решимостью религиозного фанатика ежедневно совершал насилие над собой, а подспорьем в этой неравной борьбе была лишь глубокая интроверсия его диковатой для столичного жителя натуры да неугасимое желание реализовываться. Имея в день «на денежку хлеба и на денежку квасу», он не сдавался, порой делая выбор в пользу бумаги или книги, а не удовлетворения безумной плоти, вопрошающей пищи.

И первые всходы борьбы появились: когда потребовалось отправить десять лучших учеников в Петербург, среди них оказался и крестьянский сын, не оставивший никаких шансов своим более молодым коллегам. А еще позже, когда Академия наук решила отправить на учебу в Германию трех петербургских студентов, двадцатичетырехлетний Михаил Ломоносов снова был выбран наряду с двумя шестнадцати-семнадцатилетними сынками известных и весьма влиятельных особ Российской империи. При этом в официальном документе было записано, что крестьянскому сыну из Архангелогородской губернии двадцать два. Не исключено, что как раз крестьянский сын сам и оказался автором этой «ошибки».

Он все еще наверстывал упущенное в детстве, и за границей особенно преуспел в этом: пока его молодые товарищи, вдыхая пленительные запахи всего иностранного, только набирались уму-разуму, Ломоносов приехал через четыре с половиной года сформировавшимся самостоятельным исследователем. В течение этого периода он уже написал несколько собственных научных работ, которые направил в Академию наук: подготовленные под руководством немецких научных наставников две работы по физике и абсолютно самостоятельный труд о правилах стихосложения в русском языке. Он также успел обзавестись семьей, взяв в жены скромную и терпеливую марбургскую девушку; его финансовые дела пошли несколько лучше – академия присылала достаточно денег для продвижения в дебрях большой европейской науки, – чтобы не задумываться о хлебе насущном.