Книга Подарок ко дню рождения - Барбара Вайн

– Я не хочу, чтобы они думали, что я от них откупился. Это немного неловко, правда? Шон знает, видишь ли. Я вам об этом говорил. Он знает, что все это подстроил я. Нельзя, чтобы он считал, что я плачу ему, потому что он представляет для меня угрозу.

– А разве это не так?

– Конечно, нет, Айрис. Они думают, что я сделал это из дружеских чувств, и они правы. Между прочим, Шон теперь считает меня своим другом. Его девушка была там, когда мы с Джульеттой заходили к ним в тот вечер, когда ты нас заметил, и Шон представил меня как своего друга. «Это мой друг Айвор», – сказал он.

– Правильно. Ты его друг. Вы с ним встречаетесь, чтобы вместе выпить, да? Ты водишь его пообедать в Палату общин? Ты с Джульеттой и Шон со своей девушкой ужинаете вместе? Я так не думаю. – Айрис смотрела на брата, и я никогда раньше не замечал, чтобы она одаривала его таким отчаянным и потерянным взглядом. – Я сказала, что думаю – ты сошел с ума. Этот человек состоит на учете в полиции. Ты знаешь, за что? Ты говоришь, он рабочий, но работал ли он когда-нибудь? Или его работа – это мелкие преступления? – Они готовы были поссориться, хотя и раньше устраивали пикировки, но никогда не доводили до настоящей ссоры. Айрис немного умерила пыл. – Ты можешь позволить себе платить по десять тысяч в год?

– Да, – ответил он. – Я обещал, поэтому придется.

Действительно ли эти деньги были ему по силам, я не знаю. Десять тысяч в 1992 году были гораздо большей суммой, чем сейчас. Но Айвор, несомненно, мог это себе позволить к весне 1993 года. Умер их с Айрис отец. Мы с Джоном Тэшемом на многое имели разные взгляды, но он мне нравился, несмотря на разногласия, и особенно мне нравилось, как он относился к своим внукам, его нежность и его терпение. В один из ясных дней в конце апреля, когда деревья покрылись молодой листвой, мой тесть вышел на прогулку с собаками и, видимо, наслаждался теми же пейзажами, что и я когда-то, когда гулял вместе с женой и дочерью. Собаки вернулись домой без хозяина и привели мою тещу и их соседа к тому месту, где он упал. Это был церковный двор, усаженный примулами. Когда они увидели его, он уже был мертв.

Айвор произнес трогательную речь на его похоронах, говоря о таких чертах характера, о которых я и не подозревал: преданность англиканской церкви, любовь к поэзии Томаса Харди и, в числе прочих, нежное отношение к животным. Последнее меня удивило, так как я помнил гекатомбы из фазанов и куропаток, остававшиеся после охоты. Айвор назвал его «одним из последних английских сквайров» и даже «помещиком». Потом читали завещание, я и не знал, хоть я и бухгалтер, что это сейчас практикуют. Джон Тэшем оставил Рамбург-хаус своей жене в пожизненное пользование и значительную сумму, пятьдесят тысяч, дочери Айрис, а два раза по пятьдесят тысяч – внукам, которыми его дочь будет распоряжаться до достижения ими двадцати одного года. Все остальное отошло Айвору, и это такая крупная сумма, что даже я, привыкший иметь дело с крупными суммами (в основном принадлежащими другим), был удивлен.

В будущем для Айвора десять тысяч фунтов в год станут сущим пустяком. Он был образцовым английским джентльменом и не подал виду, что доставшееся ему богатство – огромное, даже после уплаты налога на наследство – послужит каким-то утешением после такой утраты. Мы все вместе поехали в Норфолк, и мой шурин большую часть пути говорил о добродетелях отца и о своем горе. Прошел по крайней мере месяц, и прошла третья годовщина смерти Хиби, прежде чем он упомянул, почти мимоходом, что «теперь я могу это себе позволить», имея в виду покупку дома в Лондоне. Раньше, когда он поставил свою машину у нас в гараже, он собирался переехать в другую, большую квартиру, но теперь у него появилась возможность приобрести дом в Вестминстере.

Джульетта по-прежнему жила у себя, в своей половине дома, на Дарк-роуд в Куинс-парке. Выходные она проводила у Айвора на Олд-Пай-стрит, хотя, насколько мне известно, он никогда не проводил свои выходные у нее. Айвор никогда в этом не признался бы, но я думаю, что он посчитал бы унизительным для себя, если бы его увидели в этой части Лондона – его, министра короны (как его с гордостью все время называла Филомена Линч); его, члена парламента, который также становился частым гостем на телевидении. У него брал интервью Дэвид Фрост, и он держался твердо. Ведущие политических программ стремились заполучить его. Он стал узнаваемым лицом, и нельзя было допустить, по его мнению, чтобы его узнавали обитатели района, граничащего с Кензал Грин, когда он будет ловить такси на Солсбери-роуд.

Пока ничто не указывало на то, что Джульетта собирается переехать к нему. Квартира Айвора была выставлена на продажу, и один из риелторов подыскивал для него дом. Такие люди берут три процента от суммы покупки, и Айвор надеялся обогатить этого человека на сорок тысяч фунтов.

– Мне некогда возиться с риелторами и ордерами на осмотр домов, – так он объяснял свое решение.

На какие средства жила Джульетта? Она нигде не работала. Сегодня, когда в разгаре культ звезд, считается вполне естественным, что девушки, сопровождающие сильных мира сего, нигде не работают, они получают некие дивиденды, основанные исключительно на свете своих любовников. Она могла стать одной из тех красивых женщин, прославившихся тем, что они не делают ничего, просто тем, что они есть, и что они – подружки известного человека. Но тогда общественное мнение еще не было таким. Ее появление вместе с Айвором, несомненно, не помогло ей получить роль в театре – если она пыталась это сделать. У нее появился отличный вкус к одежде. Исчезли юбки из ткани «пэчворк» и экзотические браслеты. Джульетта отпустила длинные волосы и всегда, когда мы ее видели, поднимала их наверх, укладывая в такую гладкую, но замысловатую прическу, что это заставляло меня и особенно Айрис думать, что она посещает парикмахера три раза в неделю. Мы решили, что Айвор выделяет ей некое пособие, и были настолько старомодны, хотя моя жена всего на два года старше брата, что усматривали нечто неприятное в том, что мужчина содержит женщину, не являющуюся его женой, и даже той, кого только начинали тогда называть партнершей.

Но мы этого не знали. Мы не могли спросить и не хотели этого делать. Это было не наше дело, и нам обоим нравилась Джульетта, ее честная открытость, ее явная любовь к Айвору, ее шарм, так необходимый женщине с ее именем. Но мы все еще были озадачены ее поведением: как она могла с такой готовностью завести роман с Айвором, ведь, как бы вы на это ни смотрели, именно он стал причиной гибели ее любовника? Или, выражаясь точнее, без придуманного Айвором подарка ко дню рождения ее бывший любовник – а в какой степени бывший? – был бы жив и сейчас.

Джульетта знала об этой истории все, вплоть до мельчайших подробностей, от предложения Ллойду и Дермоту до аварии, о похищении, об ошибочной версии полиции и прессы, о допросе полицейскими Шона Линча по делу о смерти Сэнди Кэкстона.

Однажды в предрассветные часы мне в голову пришла странная и непрошеная мысль. Я встал к заплакавшему Адаму. Моего сына разбудил какой-то страшный сон. Какой кошмар может сниться веселому двухлетнему малышу, от которого он просыпается с криками, отчаянно призывая маму и папу? Сын не мог мне рассказать, поэтому я сидел рядом с ним, держа его за руку, пока он не уснул, и когда я возвращался в нашу спальню, я вдруг подумал, о том, что Джульетта знает, но никому не говорит – и никогда не расскажет, – поскольку Айвор платит ей за молчание.