Книга Лезгинка по-русски - Сергей Самаров

* * *

Прохождение маршрута шло своим чередом. Без происшествий и приключений спустились с перевала и уже на половине спуска углубились в лесную чащу. Правда, лес здесь был не настолько густым, чтобы скрыть от посторонних глаз, к примеру, разгоревшийся костер. И маршрут, вопреки первоначальному плану, продолжился почти до конечной точки спуска с перевала, то есть до места, где ельник стал таким густым, что прятал огонь от любого издали брошенного взгляда. А на близкий взгляд к группе не подпустили бы никого часовые.

– Привал! – скомандовал подполковник.

– То-то мне есть захотелось… Мысли, командир, читаешь, – заметил майор Тихомиров. – Садись, Элизабар! Пока нам что-то приготовят, я тебе перевязку сделаю…

Сергей Палыч тем временем отключил телефонный режим «подснежника», оставив радиостанцию включенной в режиме приема, и подошел к капитану Дидигову.

– У меня тут, Джабраил, появились мысли относительно твоего рейда. После привала на марше расскажу. А ты пока сам подумай, кому из чеченских наркодельцов, из серьезных людей, могут помешать американские поставки. Наверняка ведь есть такие. Кто-то только героином балуется. Цена установилась – а тут вмешиваются новые лица и гонят дешевый фенциклидин… Конкуренты, причем с демпинговыми замашками! Против таких не грех и серьезные меры принять. Очень даже кардинальные меры!

– Подумать необходимо. Имена есть, которыми прикрыться можно. Но здесь следует подобрать таких, чтобы были известными. Хотя бы Интерполу. Американцы могут проверить…

– А есть такие, что из Грузии товар берут?

– Есть. Иранский героин и колумбийский кокаин.

– Это был бы лучший вариант. Подумай, подбери имена. Если есть необходимость позвонить и что-то уточнить, моя трубка к твоим услугам.

– У меня своя есть…

– Спутниковая?

– Спутниковая.

– Сотовая связь здесь не берет, а спутниковая запрещена, поскольку может прослушиваться с той стороны границы. Моя трубка и трубка полковника Самокатова на контроле управления космической разведки ГРУ, в случае прослушивания пойдут сигналы глушения. Так что свою можешь выключить, чтобы аккумулятор не сажать…

– Понял, выключу. Если трубка понадобится…

– После привала. Звонить будешь прямо с марша. Спросишь, я выделю.

* * *

Сергей Палыч не зря откладывал все деловые разговоры на маршевое время. Он и в самом деле чувствовал усталость. Не физическую, а умственную, которая приходит после длительной невозможности выспаться. Правда, практика говорила, что через какое-то время усталость эта не проходит полностью, а переходит в иное качество, когда сменяется уже привычной бессонницей. И даже если вдруг предоставляется возможность, и в удобстве ложишься спать, уснуть все равно не можешь, а если и получится, то всего на несколько минут, и большего нервная система не в состоянии воспринять. Но вместе с такой бессонницей наступает и усталость психическая, мешающая в необходимый момент сосредоточиться и принять быстро правильное решение. Обычно это состояние посещает спецназовцев в конце полугодовой командировки. В последний месяц нервы у всех бывают взвинченными, и нормальная обстановка в группе поддерживается только привычной внутренней сдержанностью, которая воспитывается многими годами. Чем старше звание, чем дольше служишь в спецназе, тем она устойчивей. По окончании командировки требуется еще пара недель, чтобы отдохнуть и войти в нормальный жизненный ритм. Но хорошо еще то, что полугодовая командировка не состоит из сплошного марша по горам и лесам, и выпадают, бывает, целые недели, когда спецназовцы отдыхают на базе, совмещая расслабление с тренировками. Полугодовой сплошной маршрут выдержать не сможет никто. Нынешний полевой режим длился четвертую неделю, и усталость уже начала накапливаться, хотя никого еще не успела измотать. Сергей Палыч хотел было даже выключить трубку, чтобы его не побеспокоили. Но потом справедливо решил, что любой звонок может носить и оперативный характер, а спутниковая трубка у группы – единственный вид оперативной связи, и, отключая эту связь, подполковник может поставить всю группу под удар.

Подполковник не просто сразу уснул, едва успев прилечь, он провалился в сон еще до того, как голова привычно легла на подставленный локоть. Может быть, за отведенный на отдых час и видел какие-то сны, но ничего вспомнить не смог, когда его плеча коснулась рука часового, капитана Ёлкина:

– Товарищ подполковник… Время!

Командира всегда поднимают первым – это закон. И только он дает команду к общему подъему. В этом есть своя правда, согласно которой группа не должна видеть командира сонным. Кроме того, каждый часовой в глубине души надеется, что командир настолько не выспался, что разрешит, предположим, еще час сна. И тогда часового сменят, и он тоже успеет какое-то время вздремнуть. Но в этот раз подполковник Занадворов излишней доброты не проявил, включил «подснежник», встал и дал негромкую будничную команду:

– Подъем! Готовимся к маршу.

Дольше всех расталкивали, как обычно, подполковника грузинской разведки. Если в марш, даже при увеличении темпа движения, он уже научился включаться и даже «второе дыхание» научился обретать, то бороться со сном Элизабару было трудно. Тем не менее Мелашвили встал, едва услышал тяжелые шаги приближающегося майора Тихомирова. Капитана Джабраила Дидигова вообще никто не будил, и команду он не слышал, поскольку не имел «подснежника», но встал сам – почувствовав вокруг себя движение, сразу понял, что пора собираться, и сунул руки в лямки своего рюкзака.

Ночной марш по извилистой и не слишком светлой лесной тропе, изобилующей выступающими над поверхностью корнями деревьев, был уже не таким быстрым, как по высокогорью, где кислорода меньше, но где видишь, куда ступаешь. Приходилось соблюдать осторожность, и подполковник Занадворов снова разрешил пользоваться фонарями, как и раньше, в пульсирующем режиме. Впрочем, фонарь включал не каждый. Поскольку шли практически одной колонной – глаза в спину идущему впереди, – то хватало, чтобы фонарь время от времени вспыхивал в руках того, кто двигался на три-четыре человека впереди. Этого света хватало, чтобы увидеть впереди очередные препятствия и запомнить их.

Теперь тропа тянулась по дну ущелья, большей частью лесистого, но местами лес прерывался скалистыми породами, и тогда идти приходилось среди широких трещин, словно бы угрожающих закрыться. Впрочем, все хорошо знали, что произойти это может только при сильном землетрясении, которого сейсмологи не обещали. И вообще сильные землетрясения на Северном Кавказе – редкость, хотя небольшие порой и случаются. Но в скалах не задерживались не из страха, что трещины закроются, а потому, что темп марша здесь, где тропа была утоптана за много лет и где не было корней, о которые легко было споткнуться, повышался. Фонарями, правда, пользоваться не перестали, несмотря на то что камней на тропе не встречалось. Но свет ночного неба в трещины проникал плохо, и видимость была скверной. Потом опять выходили на лесистые участки. И так несколько раз, пока не начался новый подъем на перевал.