Книга Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама - Барбара Такман

Городские округа покрупнее имели более демократичное избирательное право, на выборах кандидаты соперничали друг с другом, и атмосфера часто бывала накаленной. Избирали юристов, купцов, подрядчиков, судовладельцев, армейских и флотских офицеров, чиновников и нуворишей, разбогатевших на торговле в Индии. Люди, сами по себе влиятельные, они представляли меньший электорат, вряд ли более 85 000, потому что городское население, по большей части, было лишено избирательных прав.

Примерно половину мест, как было подсчитано, можно было купить и продать, что ярко показано в наказе лорда Норта секретарю казначейства во время избирательной кампании 1774 года. Он должен был проинформировать лорда Фалмута, отвечавшего за шесть мест в парламенте от Корнуолла. Норт соглашался заплатить по 2500 фунтов стерлингов за каждое из трех мест для своих номинантов, и далее в письме: «Мистер Легг может заплатить только 400 фунтов. Если он получит Лостуитил, то обойдется населению в 2000 гиней. Гаскойн будет иметь право первым избираться от Трегони, если заплатит 1000 фунтов». Далее: «Дайте Куперу знать, сколько вы обещаете за места лорда Эдкомба — 2500 или 3000 фунтов за каждое? Я собирался заплатить ему 12 500 фунтов, но он потребовал 15 000 фунтов».

Политические патроны контролировали иногда семь или восемь мест, часто это были семейные группы, зависевшие от пэра из палаты лордов, которые действовали совместно по указке патрона, хотя, когда дело принимало опасный оборот, мнения разделялись, и голосовали по собственному убеждению. Рыцари из графств, электорат которых был слишком велик, чтобы на него кто-то мог оказывать давление, и тридцать или сорок независимых округов считали себя партией. Привыкнув к местному управлению, графства не хотели вмешательства Лондона и принципиально презирали двор и столицу, хотя это играло на руку вигам. Не принадлежавшие ни к одной фракции, не следующие ни за одним лидером, не имеющие титулов или «места», служащие своему избирательному округу, эти парламентарии голосовали в соответствии со своими интересами и убеждениями. Член парламента из Йоркшира писал: «Я просидел двенадцать часов в палате общин, не двигаясь, и получил большое удовлетворение, поскольку, выслушав аргументы обеих сторон, ясно выразил свое мнение путем голосования». Если людей, думающих своей головой, будет достаточно, они одолеют тех, кто заправляет фондами, идущими на подкуп избирателей.

Главной заботой Джорджа Гренвиля, приступившего к обязанностям первого министра, стало обеспечение платежеспособности Британии. Поскольку мир в Париже был уже подписан, Гренвиль уменьшил численность армии со 120 тысяч до 30 тысяч, а вот экономия на флоте, в том числе и радикальное сокращение расходов на оборудование и обслуживание доков, привела к печальным последствиям и не выдержала проверки в деле. В это же время он подготовил законопроект об обложении налогом американской торговли. Гренвиль и не подозревал, какие чувства всколыхнет этот закон у колонистов. Многие лоббисты, нанятые колониями представлять их интересы в Лондоне, были членами парламента, а другие имели выходы в правительственные круги. Ричард Джексон, активный член парламента, купец и барристер, выступавший в разное время от Коннектикута и Пенсильвании, Массачусетса и Нью-Йорка, был личным секретарем Гренвиля. «У меня много друзей в колониях и есть доступ почти ко всем местам, стоит лишь этого пожелать, — писал он Франклину, — но я не нахожу отдачи, пропорциональной моим усилиям». Джексон и его коллеги делали все, что было в их силах, лишь бы столица услышала голос колоний, но Лондон отвечал им полным безразличием.

Кроме Джексона, служившего источником информации для первого министра, Гренвиль состоял в переписке с губернаторами и с главным таможенным инспектором северных колоний — у них он спрашивал совета, когда готовил билль о гербовом сборе. Ни для кого не было секретом, что американцы воспримут принудительный сбор как форму налогообложения и окажут сопротивление. В ноябре 1763 года Гренвиль приказал таможенным офицерам собирать налоги в полном объеме, и это распоряжение, по словам губернатора Массачусетса Фрэнсиса Бернарда, вызвало в Америке большую тревогу, нежели произошедший за шесть лет до этого захват французами английского форта Уильям Генри. У министерства торговли спросили совета, каким способом, «наименее обременительным и наиболее удобоваримым», можно покрыть расходы «гражданских и военных учреждений». Поскольку возможности сделать это бремя наиболее удобоваримым не было, а Гренвиль уже сам вынес решение, так что ответа на вопрос всерьез и не ждали.

Перспектива беспорядков не слишком тревожила министров. Гренвиль по этому поводу благоразумно заметил: «Никто не хочет, чтобы его облагали налогом». Первый министр был уверен, что в любом случае Америка может и должна покрыть расходы его правительства и обороны. Два государственных секретаря, граф Галифакс и граф Эгремонт, не смогли его разубедить. Лорд Галифакс унаследовал титул в 23 года, к тому же он выгодно женился: супруга принесла ему огромное приданое в 110 000 фунтов стерлингов, а ей оно досталось от отца-текстильщика. При таких вот достоинствах лорд служил старшим псарем, грумом-постельничим и числился на других декоративных придворных постах, пока колесо политики не усадило его в кресло министра торговли. В период нахождения лорда на министерском посту была основана Новая Шотландия, и столицу этой провинции назвали в его честь — Галифаксом. Лорд был слаб, но дружелюбен, много пил и сделался жертвой ранней дряхлости, отчего и скончался в 55 лет, находясь на службе у своего племянника лорда Норта.

Пьянство в том веке часто укорачивало жизнь и сказывалось на способностях. Даже маркиз Грэнби, командовавший британскими войсками в 1766–1770 годах, человек, которым все восхищались, благородный солдат с благородной душой, не избежал этой участи: согласно Хорасу Уолполу, «постоянные возлияния изгнали его из жизни в 49 лет». На выборах 1774 года Чарльз Джеймс Фокс, тоже далеко не трезвенник, жаловался на то, что ради привлечения голосов вынужден устраивать пирушки. Однажды к нему явились восемь гостей, просидели с 3 часов дня до 10 вечера и выпили «десять бутылок вина и шестнадцать чаш с пуншем, каждая из которых вмещала четыре бутылки» — эквивалент девяти бутылок на человека.

Другой государственный секретарь при Гренвиле, граф Эгремонт, приходившийся тому шурином, был столь же некомпетентен, сколь и заносчив. Характером он пошел в дедушку-герцога, которого так и называли — «гордый герцог Сомерсет». Характер его, по словам того же негостеприимного Хораса, представлял собой смесь «гордыни, дурного нрава и хорошего воспитания… при этом у него не было ни знаний о бизнесе и ни малейших парламентских способностей», к тому же и доверять ему боялись. На американцев он смотрел сверху вниз и перестал заниматься их делами, когда его поразил апоплексический удар (от переедания, как заметил Уолпол), а билль о гербовом сборе в это время все еще находился в стадии оформления.

Его преемник, граф Сэндвич, занимавший до того пост первого лорда Адмиралтейства, отличался от Эгремонта только темпераментом. Дружелюбный, веселый и безнравственный, он использовал свою власть для личного обогащения, поскольку имел право совершать закупки для флота и назначать на должности. Он не был дилетантом, но сомнительные спекуляции усердного графа приводили к скандалам, поставщиков он обманывал, а корабли оказывались непригодными для плаванья. Плачевное состояние флота обнаружилось во время войны с Америкой, и обе палаты вынесли лорду вотум недоверия. В свете он принадлежал к кругу сэра Дэшвуда с его «Клубом адского пламени». Сэндвич настолько пристрастился к азартным играм, что не тратил времени на обеды, а засовывал кусок мяса между двумя ломтями хлеба и ел, не отрываясь от игры, увековечив тем самым свое имя в качестве гастрономического артефакта западного мира.