Книга Спектроскоп души - Эдвард Митчелл

В четверть двенадцатого вечера 6 ноября 1879 года, торопливо сворачивая у старинного водохранилища на Пятую авеню с одной из пересекающих ее улиц, я врезался в кого-то, кто двигался мне навстречу.

На углу было очень темно, так что я не мог разглядеть, с кем имел честь столкнуться. Тем не менее, мой привыкший быстро реагировать ум успел, прежде чем я опомнился от неожиданности, отметить несколько вполне определенных фактов, касающихся того встречного.

Вот некоторые из них.

Он весит больше меня и крепче держится на ногах, но в росте уступает мне ровно три с половиной дюйма. Носит шелковую шляпу, накидку или плащ из плотной шерстяной ткани и резиновые боты или галоши. Лет ему примерно тридцать пять, родился в Америке, образование получил в одном из университетов Германии, в Гейдельберге или Фрейбурге, отличается вспыльчивостью, но обычно в обращении с другими людьми сдержан и вежлив. С обществом ладит не всегда, ему есть что скрывать то ли в прежней жизни, то ли в нынешних делах.

Откуда я все это узнал, хотя не видел незнакомца и только одно коротенькое словечко вылетело у него из уст? Ну что ж, объясню. Он тяжелее и устойчивее меня, потому что не он, а я отлетел в сторону. Он ниже на три с половиной дюйма, потому что твердое и острое поле его шляпы больно воткнулось прямо в кончик моего носа. Невольно подняв руку, я зацепил край его накидки. Обувь у него резиновая, потому что я не слышал его шагов. Что касается возраста, то чуткому уху так же просто определить его по голосу, как зоркому глазу по чертам лица. В первый момент, раздраженный моей неуклюжестью, он вскрикнул «Бык!», что в подобном случае мог сказать только немец. В то же время произношение гласного звука подсказало мне, что говорящий именно американец из Германии, а не немец из Америки, и что образование он получил к югу от реки Майн. Наконец, даже свой гнев он выразил как джентльмен и человек с образованием. То, что джентльмен никуда не спешил, но по каким-то причинам желал остаться неузнанным, стало понятно по его дальнейшему поведению. Молча выслушав мои вежливые извинения, он наклонился, чтобы поднять уроненный мною зонтик, и тут же двинулся прочь так же бесшумно, как и прежде.

Я решил, если удастся, проверить свои выводы. Поэтому я повернул обратно на поперечную улицу и последовал за незнакомцем к горящему поодаль фонарю. Я отставал от него всего секунд на пять. Других улиц и проходов поблизости не было. Ни одна дверь ни в одном доме не открылась и не закрылась. И все-таки, когда я вышел на освещенное место, никого впереди меня не оказалось. Я не заметил ни человека, ни даже его тени.

Я изо всех сил поспешил к следующему фонарю и там остановился и прислушался. Вокруг определенно не было ни души. Желтоватый свет освещал совсем небольшую часть улицы. Фонарь стоял перед зданием из коричневого песчаника, чьи ступени и подъезд были прекрасно видны. Я отчетливо различал даже позолоченные фигуры над входом. Этот дом был мне прекрасно знаком. Стоя в недоумении под фонарем, я вдруг уловил легкий шорох на ступенях и щелканье повернутого в замке ключа. Дверь подъезда медленно отворилась, затем захлопнулась со стуком, эхо которого прокатилось по улице. Потом я услышал, как открылась и закрылась внутренняя дверь. Из дома никто не выходил. И, если верить глазам, в освещенный подъезд, находившийся от меня едва ли в десяти футах, никто не заходил.

Понимая, что материала для применения индуктивного метода маловато, я долго стоял, пытаясь прикинуть хотя бы приблизительную подоплеку странного происшествия. Смутное ощущение необъяснимого было таким пугающим, что я с облегчением услышал громкие шаги на противоположной стороне улицы и, обернувшись, увидел полицейского, который наблюдал за мной, поигрывая дубинкой.

II

Как я уже сказал, шоколадно-коричневый дом, чья парадная дверь открылась и закрылась без малейшего вмешательства человека, был мне хорошо известен. Я ушел отсюда буквально минут десять назад, проведя вечер с моим другом Блиссом и его дочерью Пандорой. Дом был из тех, где на каждом этаже располагается одна-единственная квартира. На втором этаже после возвращения из-за границы, то есть уже год назад, поселился Блисс. Я уважал Блисса за его золотое сердце, но полное отсутствие у него логики и склонности к науке вызывало у меня глубокое сожаление. Я обожал Пандору.

Должен признаться, что мое восхищение Пандорой было безответным, более того – совершенно безнадежным. В нашем тесном кругу существовал негласный уговор: с уважением относиться к особому положению этой молодой леди, у которой флирт был связан с трагическими событиями. Мы ухаживали за Пандорой деликатно, без страстной навязчивости, только для того, чтобы дать ей возможность слегка пококетничать без риска поранить свое давно уснувшее сердце. Со своей стороны, Пандора вела себя безупречно. Флиртуя, она не испускала откровенно тоскливых вздохов и держала ситуацию под контролем, так что всегда могла вовремя остановиться, если ее захватывали такие дорогие и такие печальные воспоминания.

Сначала мы пытались убедить Пандору, что ей, с ее красотой и молодостью, пора отложить прошлое в сторону, как прочитанную книгу, и всячески старались вернуть ее к сегодняшнему дню. Но после того как однажды она твердо заявила, что для нее это невозможно, мы такие попытки посчитали неприличными.

Конкретные подробности трагедии, случившейся с мисс Пандорой в Европе, нам неизвестны. Мы только догадываемся, что за границей она влюбилась, но обращалась со своим возлюбленным легкомысленно. А потом он исчез, она ничего не знала о его участи и горько раскаивалась в своем капризном поведении. Блисс сообщил мне некоторые разрозненные факты, но их было недостаточно, чтобы восстановить произошедшее во всей его полноте. Считать, что возлюбленный Пандоры совершил самоубийство, не было оснований. Звали его Флэк. Он занимался научными исследованиями. Блисс считал его глупцом. Он считал, что и Пандора поступает глупо, постоянно печалясь о нем. Впрочем, по мнению Блисса, все ученые в той или иной степени глупы.

III

В этом году в День благодарения я обедал у Блиссов. Вечером я попробовал удивить компанию рассказом о таинственном событии той ночи, когда я столкнулся с незнакомцем. Однако ожидаемой сенсации не получилось. Двое или трое саркастически переглянулись. Пандора, которая на этот раз была необычно грустной, выслушала меня с кажущимся безразличием. Ее отец, отличавшийся банальной неспособностью воспринимать все, что выходило за рамки обыденной жизни, откровенно расхохотался и даже зашел так далеко, что поставил под сомнение мою правдивость как свидетеля феномена.

Слегка уязвленный, да и сам усомнившись в произошедшем чуде, я извинился и ушел пораньше. Пандора проводила меня к выходу.

– Ваш рассказ меня заинтриговал, – сказала она. – Я тоже могла бы отметить кое-какие происшествия в нашем доме и около него, которые вас удивили бы. Кое о чем я догадываюсь. Печальное прошлое проливает свет на сегодняшний день… Но давайте не будем торопиться. Ради меня доведите расследование до конца.

Молодая женщина со вздохом пожелала мне спокойной ночи. Мне показалось, что я расслышал еще один вздох, более сильный, чем у Пандоры, и слишком отчетливый, чтобы принять его всего лишь за отголосок. Я начал спускаться по лестнице, но не успел отсчитать и дюжины ступенек, как почувствовал, что сзади мне на плечо легла тяжелая мужская рука. Сначала я решил, что это Блисс догнал меня, чтобы извиниться за невольную грубость. Я обернулся, чтобы ответить взаимностью на его дружеское обращение. И никого не увидел.