Книга Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

– Ты уже два года назад задумал стать купцом? – с любопытством спросил Цезарион.

– Честно говоря, я думал об этом почти всю жизнь! – искренне ответил Ани. – Вот только деньги и благоприятные условия появились совсем недавно. – Египтянин облокотился о борт и продолжил: – Будучи еще мальчишкой, я постоянно видел, как с рыночной площади отходят караваны, и мечтал о том, что когда-нибудь убегу из дому с одним из них – поеду и увижу весь мир! – Он рассмеялся. – Но последние несколько лет меня больше заботило, как бы этот мужеложник Аристодем не одурачил меня на тканях.

– А такое бывало?

– Милостивая мать Изида, конечно! С самого начала, как только я начал продавать ему свои ткани, и каждый раз, когда: я повышал качество своего товара, он все больше надувал меня. – Бросив снисходительный взгляд на Цезариона, Ани серьезно сказал: – Понимаешь ли, я все время пытаюсь улучшить свой товар и всегда стараюсь производить то, что пользуется спросом на юге. Клеон зарабатывал большей частью на мое товаре, а хитрец Аристодем наживался на том грузе, который привозил Клеон. В результате мне доставались лишь крохи. Я всегда был уверен в том, что Аристодем врал, когда говорил о своей прибыли, и Клеон подтвердил это. Выходит, что благодаря чужому труду этот вор-развратник стал самым богатым человеком во всей округе. А я гнул спину на него!

– Признаться, я считал, что больше всего денег можно заработать на товаре из Александрии, – с удивлением в голосе сказал Цезарион.

– Угу. Это точно. У Клеона есть человек в Опоне, которому нужно олово для отлива бронзы. На этом основана вся его торговля: благовония – в обмен на олово. А весь навар – за счет которого, в общем-то, и выросли его доходы за последние несколько лет, – был с продажи моих льняных тканей. Я ведь начинал с того, что продавал некрашеное полотно, причем в небольших объемах, как делал еще мой отец. Потом я как-то подсчитал, сколько мне приходится платить за лицензию государству. Ведь, как ты знаешь, выращивание льна – это монополия царского дома. В итоге я пришел к выводу, что, занимаясь одним лишь производством тканей, не очень-то разбогатеешь, – я не говорю, разумеется, о самой царице. Поэтому я решил заняться пошивом одежды – на это ведь лицензии не требуется. Заработав на пошиве денег, я убедил некоторых соседей продавать мне свой лен и отбить таким образом те деньги, которые они платили за лицензию. Затем я начал продавать свою продукцию Аристодему и думал, что дела у меня идут неплохо. Купил несколько новых станков, повысил качество тканей, что позволило мне просить большую цену, давал соседским женщинам денег взаймы, чтобы они тоже купили себе новые станки. Потом уже начал окрашивать скани, используя хорошие красители и надежные закрепители. Я предпочитаю яркие цвета, как это любят на юге. И сейчас у меня весь товар очень высокого качества. Клеон говорит, что в Адунисс, Мунде и Опоне все просто с ума сходят по моей одежде, которую можно продать вдвое дороже, чем некрашеное полотно. А от Аристодема я получал лишь маленькую часть всей прибыли, он-то ведь солидный купец-грек, а я всего лишь мелкий крестьянин, поэтому вся прибыль его, хотя только благодаря мне он и заработал свой капитал. Но теперь я сам купец и намерен взять то, что мне причитается.

Цезариону стало немного не по себе. Если все, что рассказал египтянин, правда, понятно, почему Аристодем так разозлился и почему Ани беспокоится по этому поводу. Новая сделка не принесет тех доходов, которые упустил купец. Аристодем наверняка беснуется, жалея о том, что позволил Ани поехать в Беренику.

– А ты все-таки прав, – с присущим ему оптимизмом продолжил Ани. – У лодки должно быть имя, ведь теперь она превратилась в настоящее торговое судно. Подскажи какое-нибудь хорошее название для торгового корабля на греческом, чтобы оно было для нас добрым знаком.

Цезарион окинул взглядом побитую, грязную посудину.

– Как насчет «Сотерии»? – предложил он.

В самом этом названии сквозил сарказм: «Спасение» – величественное божественное имя – давали торговым кораблям и военным судам. Тем не менее Ани, казалось, был доволен.

– Здорово! Ведь называют же бога Сераписа и великую мать Изиду спасителями. И ваших греческих Диоскуров тоже зовут спасителями. Верно? К тому же они покровители мореплавателей и купцов. Это же в их честь у вас в Александрии празднуется Сотерия?

– Нет, в честь первого Птолемея и его жены, – поправил его Цезарион, вдруг ощутив тяжесть на душе. Предложив это название, он хотел высмеять притязания Ани, а на деле все обернулось насмешкой над ним самим. – В Александрии их называют богами-спасителями.

Птолемей Сотер, сын Лага, основал прославленную династию, от которой остался лишь жалкий представитель, который плыл сейчас на этом дырявом корыте.

– Тем лучше! – воскликнул Ани. – Жену первого царя звали Береникой, правда? В ее честь назван порт! Это говорит, куда мы направляемся! А еще лучше, что это слово как бы подразумевает безопасность. «Сотерия»! Хм. Здорово придумано!

Египтянин хлопнул рукой по борту и зашагал к носовой части лодки, туда, где горел вечерний костер, отбрасывая оранжевые, блики на тихую речную гладь.

– Арион предложил название для лодки, – радостно сообщил Ани всей семье. – Вы не против, чтобы назвать ее «Сотерия»?

«Сотерия» отправилась в плавание на рассвете. Ани вытянул один кол, к которому лодка была привязана в носовой части, а Эзана – другой, со стороны кормы, после чего Аполлоний вывел судно на середину реки, где начиналось сильное течение. Серапион с радостными криками носился по палубе, а затем подбежал к промокшему насквозь отцу, который перелез через борт лодки, и крепко обнял его.

Весь день они плыли вниз по течению; гребцам едва ли приходилось налегать на весла – только для того, чтобы кормчий мог управлять судном. Все оказалось еще более убогим и жалким, чем думал Цезарион. К тому же было очень тесно. Пройтись по палубе, нe рискуя наткнуться на гребцов, сидящих на веслах, или не наступить на тех, кто в этот момент отдыхал, было невозможно. Только присядешь – и люди тут же начинают сновать вокруг тебя, особенно дети, которые целый день носились взад-вперед по палубе. Ни о каком уединении не могло быть и речи. Египтяне, ничуть не смущаясь, мочились прямо за борт; причем мужчины соревновались, кто дальше, и скабрезно шутили по поводу причиндалов своего соседа. Испражнялись прямо с кормы. Женщины вели себя скромнее. Они прятались за ширму, но последовать их примеру значило превратиться во всеобщее посмешище.

Большинству египтян молодой грек не понравился. Из уважения к Ани никто не осмеливался открыто оскорблять Цезариона, и люди лишь угрюмо смотрели на него исподлобья. Они относились к нему так, будто он был нечист, – но не тайно, как это было в условиях дворцовой жизни, а вполне открыто и враждебно. Они сплевывали, случись юноше задеть их, и мыли все, к чему он прикасался. Ани вел себя совсем по-другому, и Тиатрес, естественно, последовала примеру мужа. Все остальные – и наемные работники, и рабы – испытывали к нему неприязнь. Этого, конечно, нельзя было сказать о детях, которым было все равно, по Мелантэ, смотревшей на Ариона с искренней жалостью.