Книга Последняя аристократка - Лариса Шкатула

Да, её бывший муж был разбойником, но к тому времени, как он надумал сбежать за рубеж, он уже был майором НКВД и оформил свой побег таким образом, чтобы не пострадали ни жена, ни сын. Ему бы и в голову не пришло занять сторону агента НКВД против собственной жены!

И потом, он оставил Катерине кучу драгоценностей, чтобы она ни в чем не нуждалась. Словом, она никогда не могла бы сказать, что её первый муж был трусом или подлецом.

Да, Дмитрий Гапоненко по кличке Черный Паша уехал из страны с другой женщиной. Что поделаешь, он полюбил. Каждый человек имеет на это право. Головин же её попросту предал…

В прошлом простой рыбак Черный Паша оказался порядочнее аристократа, графа…

Но у неё оставалось совсем мало времени. В любую минуту могли хватиться Азалии Дмитриевны или позвонить к ним домой — Федору частенько звонили с работы.

Катерина собрала драгоценности в небольшой баульчик Федора — когда-то в студенческие времена он ходил с ним на практику — и осторожно выглянула на лестничную площадку. Никого не было. Она бесшумно выскользнула за дверь и осторожно дошла до парадного. Меньше всего ей хотелось встретиться с кем-нибудь из соседей.

В ресторане они посидели часа четыре и ушли около шести вечера. Сейчас была половина девятого. Выпавший накануне снег растаял, и на улице опять стояла серая промозглая сырость, с наступлением темноты превратившаяся в чернильную.

Она шла к подруге, единственной, с кем Катерина дружила уже пятнадцать лет. Вместе они пережили так много, что вопрос о том, доверять или не доверять друг другу самое сокровенное, давно уже не возникал.

Все Наташины домочадцы, включая Аврору, сидели за столом в гостиной и пили чай. Комната теперь выглядела существенно меньше, потому что её перегораживала легкая цветная ширма, за которой стояла кровать Наташи и Бориса.

— Это называется, пришли из ресторана! — со смехом рассказывала Наташа, пока Борис помогал Катерине снимать шубу. — А ведь я всего лишь предложила попить чаю с тортом, но они пока не поужинали, и слышать не хотели о чае. Садись, Катюша, чайку с нами попьешь.

— Нет, нет, я спешу, — сказала Катя, призывая на помощь все свои силы, чтобы скрыть охвативший её озноб, и попросила Бориса: — Ты не обидишься, Боренька, если я попрошу твою жену уделить мне две минутки? Наедине.

— Пошепчитесь, — благодушно кивнул Борис. — Но недолго, иначе на торт можете не рассчитывать. Я-то что, я ем мало, как птичка, но здесь есть две молодые особы с очень хорошим аппетитом…

Ольга с Авророй прыснули.

"Какая у них теплая семейная обстановка, — с грустью подумала Катерина. — У меня такой, наверное, уже никогда не будет!"

Ей хотелось плакать.

— Пойдем, пойдем, — Наташа обняла её и повела к кухне, осторожно, как больную, усадила на табуретку и тревожно спросила. — Случилось что-то страшное?

— И не говори! — судорожно вздохнула Катерина. — Погоди, не размягчай меня, мне некогда плакать, надо подумать о детях… В общем, так: я убила Федора и свою домработницу…

— Ты застала их в постели? — Наташа выпалила первое, что пришло ей в голову.

— Нет, что ты, все гораздо хуже. Я проболталась Федору, кто ты есть на самом деле, и он собирался отправиться с доносом в НКВД. Ко всему прочему, оказывается, представитель этих самых органов был у нас дома, много лет существовал с нами бок о бок…

— Катя, ты не ошиблась? Ты имеешь в виду Азалию Дмитриевну, этого божьего одуванчика?

— Этот божий одуванчик держал меня под прицелом пистолета очень уверенной рукой… Короче, ты ничего не видела, не знаешь, а когда меня арестуют, я прошу, чтобы ты позаботилась о моих сыновьях… Я думаю, этого хватит надолго и вам, и им…

Она раскрыла саквояж, из которого словно брызнул электрический свет, так отразилась и заиграла в драгоценностях кухонная лампочка.

— Катя, боже, да тут драгоценностей на миллионы!

— Дмитрий оставил, — устало пояснила она. — Я ими не пользовалась. Как-то не нужно было. Думала все: лежат себе, ну и пусть лежат. А тут… наверняка с обыском придут.

— Катя, тогда, может, тебе уехать, скрыться?

— Скрыться, значит, подставить вместо себя других. Пострадают невинные люди: твоя семья, мои дети… А так, может, обойдется…

— Что может обойтись? — изумилась Наташа, — Ты куда-то спрятала трупы?

— Я все инсценировала так, будто они убили друг друга… Глупо, наверное, но ничего другого я придумать не смогла.

— И что ты собираешься делать теперь?

— Позвоню, вызову милицию. Скажу, что уходила к сотруднице за словарем — я и правда собираюсь это сделать, — а когда вернулась, нашла их убитыми.

— Слишком хилое твое здание. Мне кажется, Борис мог бы придумать что-то получше.

— Нет, нет, его вовлекать не будем. У вас сегодня день свадьбы… Вспомнила, да? Но мне не с кем было поговорить об этом. Извини.

— О чем ты, Катя, у тебя беда, а я стану думать о каких-то условностях?

— В общем, я побежала. Мальчишки сегодня и завтра будут у деда на даче. Надеюсь, когда они приедут, все будет уже кончено… Возьми их пока к себе, хорошо? Я бы попросила отца, но у него в последнее время стало побаливать сердце…

— Не беспокойся, я все сделаю, как надо! — твердо сказала Наташа.

— И ты не отвернешься от меня, от убийцы?

— Ты не убийца, ты захысныця!

Это украинское слово напомнило им обеим, как они воевали против банды Полины — кровавой атаманши, терроризировавшей село, в котором когда-то жила Катерина. Тогда таким же словом успокаивала Наташу сама Катерина.

Подруги крепко обнялись.

— Я побежала, — сказала Катерина, смахнув набежавшую слезу.

— Беги, — кивнула Наташа, — может, я что-нибудь придумаю.

Глава шестнадцатая

Юлия стояла у окна и дышала на замерзшее стекло. От её дыхания лед таял, как будто под солнцем расходилась полынья, и вскоре она "продышала" достаточный кусочек, чтобы увидеть дорогу перед домом во всех подробностях. Вон лошадь потащила сани, доверху нагруженные какими-то мешками и свертками — на станцию пришел поезд, скоро мимо поведут заключенных.

Она задумалась, продолжая машинально расширять свой "глазок", когда наконец в поле её зрения появилась колонна. Мужчины, одетые кто во что горазд, шли, склонив голову, утомленные, покорные своему страшному жребию. Юлия всегда жадно вглядывалась: не мелькнет ли гордый профиль с высоко поднятой головой, тогда бы она дорисовала в своем воображении судьбу некоего Робин Гуда, который по неосторожности попал в руки врагов. Но он ещё придет в себя, встрепенется, и загудит сирена: в лагере очередной беглец!..

От тоски ещё не то придумаешь!.. Что такое? Не может быть! Юлия прильнула к окну, ногтями соскребая иней: неужели ей показалось?