Книга Против неба на земле - Феликс Кандель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…чтобы уйти навечно в облака‚ как в детстве уходят под одеяло‚ где запрятались слоны-зайцы‚ охраняет сон штопаный Пухтель и где нет больше опасений…
Охает от игольчатого укола в сердце:
– Застегивай пуговку‚ Шпильман. Устала. Вспоминать буду. Плакать…
Шпильману уже не заснуть. Не заснуть и ежу. Выходят на балкон – слеза в глазу или пелена над водами? Говорит другу:
– Я тебе доверюсь‚ а ты снова забудь. Хорошо?
Договаривает‚ не дождавшись согласия:
– Страшно даже подумать‚ чтобы другая женщина заняла ее постель... Что ты на это скажешь?
Ежик отвечает взглядом: "Скажи ты".
– Не нашел такой. Не искал даже.
12
А печальный недоросток‚ затюканный сверстниками за мужскую свою неспособность‚ уже готовится пойти в парикмахерскую‚ где его закутают в несвежую простыню‚ подстригут вихры‚ выдавят угри на носу‚ прижгут прыщики на лбу‚ спрыснут пахучими составами‚ чтобы затем‚ приглядным и желанным‚ взлететь к райским высотам с грохотом разрыва и стонами неверных, в жаркие объятия обещанных ему обольстительниц‚ нетронутых мужской рукой‚ которых загодя – наложницами в гареме – омоют в благовонных маслах Индии и Аравии‚ умастят бальзамом с капелькой мускуса для разжигания никчемных подростковых страстей...
НОЧЬ РЕДКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
1
По пятницам и в праздничные дни Живущий поодаль раздает детворе конфеты‚ по паре карамелек на каждого – не успевает открывать дверь. Дети из соседних квартир‚ дети из домов напротив и с дальних улиц‚ даже подростки посылают за конфетами малышей‚ схоронившись за углом. Дети взрослеют и не интересуются больше сладостями‚ взамен подрастают другие‚ скребутся в дверь‚ не дождавшись назначенного дня‚ стоят‚ молчат‚ смотрят просительно. "Сегодня не пятница. И не праздник". – "Праздник‚ – возражает самый находчивый. – У нас в садике праздник. У Шахара день рождения". Как же не оделить карамельками?..
Дети поинтересуются – на то они и дети:
– Кто ты таков?
Начнет издалека – так им понятнее:
– У Даниэлы за дверью проявилось нечто...
...громоздкое и пугающее.
Вздохнуло шумно. Потерлось боком. Жевало-выжевывало со старанием, не могло проглотить.
Даниэла спросила с опаской:
– Ты кто?
– Жвачное‚ – басом сказало оттуда.
– Корова?
– Не знаю‚ – сказало.
– Корова дает молоко‚ – объяснила Даниэла. – А ты?
– Кому даю‚ а кому нет. Если достану много‚ почему не поделиться?
– Скажи "му-уу..."
– Зачем?
– Ты не корова.
– Кто же я?
Даниэла подумала:
– Ты бык.
– Бык – это кто?
– Бык – это коровий муж‚ который не переносит красный цвет. Как у тебя с этим?
– Красный – еще ничего. Синий в полоску ненавижу.
– Ты не бык.
За дверью снова вздохнуло – печальнее прежнего‚ даже всхлипнуло, но жевать не перестало.
– Я знаю‚ знаю, – вскричала Даниэла, которую не трудно разжалобить. – Ты бегемот!
– Бегемот – это что?
– Большое. Толстое. Ест траву и живет в воде.
– Плавает? – уточнило из-за двери.
– Обязательно.
– Я не плаваю. Не с кем. Я не бегемот.
Но Даниэла стояла на своем:
– Ты бегемот‚ у которого всё впереди.
За дверью призадумалось.
– Бегемот говорит "бе-еее..."?
– "Бе-еее" говорит баран, – сказала Даниэла.
– Значит я баран‚ – решило за дверью. – Одинокий баран на лугу, щебетанием подзывающий подругу.
– Понятно. Ты не баран.
Подумала: что бы еще спросить?
– На луну воешь?
– Вою. Когда тоскливо.
– Ты волк. Который жует жвачку.
– На соседей тоже вою.
– Ты не волк...
Жевало и всхлипывало‚ всхлипывало и жевало:
– Так кто же я?..
Даниэла уже сердилась:
– Что ты там жуешь?
– Коврик...
– Мой?
– Твой‚ наверно, – и стена задрожала от бурных жеваний.
– Я знаю‚ кто ты‚ – угадала наконец Даниэла. – Ты верблюд! Однажды мы были на берегу моря‚ и верблюд сжевал нашу подстилку.
– Вот это верно! – обрадовалось за дверью. – Вот это подходит! Я – верблюд с перьями на хвосте, кукарекающий на рассвете.
– Уф... – сказала Даниэла. – Ты не верблюд. Последний вопрос: проверка на зебру. Полосы на туловище есть?
– Полос нет. Есть клеточки.
– Всё ясно. Ты – жвачная шахматная доска, щебетанием подзывающая подругу. Которая воет на соседей и ненавидит синее в полоску. Уходи отсюда.
Потерлось о дверь в последний раз. Дожевало коврик. Спросило с надеждой на отходе:
– Быть может, я папышон? У которого глаза в печали.
– Папышон? – переспросила Даниэла. – Кто такой папышон?
– Папышон – это маленький папыш.
– Кто такой папыш?
– Папыш – это большой папышон. Которому тоже требуется ласка.
– Пошло вон!
Зарыдало. Протопало по коридору. Затихло вдали‚ так и не узнав о себе. Ничего.
Пришел Живущий поодаль‚ полюбопытствовал:
– Даниэла‚ Даниэла! Ты почему дверь не открыла?
– Зачем?
– Поглядеть‚ кто там жует. Разъяснить ему‚ чтобы узнало наконец‚ кто оно.
– Не догадалась‚ – призналась Даниэла.
С улицы послышался голос жвачного. Гнусавило‚ будто дразнилось:
– Эй‚ ты! Который поодаль.
– Чего тебе?
– Ты кто есть?
– Не знаю‚ – ответил честно.
И потерся боком о дверь...
2
В детстве у него отросла густая шевелюра. Такая густая‚ что ломались гребенки‚ а оттого парикмахеры глухо ненавидели этого подростка‚ из-за которого не выполняли план по выработке. Они брали ножницы с редкими зубьями‚ запускали в его волосы и яростно выстригали по всем направлениям; космы скатывались по простыне на пол‚ словно при стрижке овцы‚ – хоть сейчас на валенки. После этого парикмахеры расправлялись с подростком за две минуты‚ не выходя из графика, сотворив на голове нечто бездарное по имени "полубокс".
