Книга Запах высоты - Сильвен Жюти

Проводники предпочли бы сераки.

– По крайней мере, двигаясь по леднику, не собьешься с правильного пути. Тогда как этот склон… Кто его знает, куда он выйдет. И кроме того, он слишком крут.

Клаус назначил меня руководить нашим подъемом.

– Мое дело – организация, – сказал он. – А вы намного опытнее в высокогорье, чем я.

Ему никто не возразил; я же выбрал снежный склон.

Но почему он избрал именно меня? Логичнее было бы предложить фон Баха – он самый сильный из нас; или Даштейна. Я не самый сильный и не самый опытный. Это действительно так: я – посередине, я – между ними. Зато я – француз: возможно, Клаус боялся, что, выбрав немца, он разбудил бы подспудные национальные распри.

– Эта сторона вовсе не так крута, как вам кажется: когда смотришь прямо на снежную стену, она всегда выглядит отвесной. И здесь – так же, как в Альпах. И кроме того, пока речь идет лишь о разведке: забравшись выше, мы сможем лучше разглядеть наш дальнейший маршрут. И может быть, даже, если это ребро окажется не слишком трудным, мы сможем подняться на Сильверхорн, где увидим чистое небо и получим хороший обзор. Мы пойдем вдвоем с Итазом.

Я дорожил обществом Итаза прежде всего потому, что он говорил по-французски.

После краевой трещины склон и правда был не таким отвесным, но оказался выгнутым посередине, так что мы не могли разглядеть его вершину.

Снег держал хорошо, и мы поднимались быстро.

Я обратил внимание на небольшую скалу – она одна выдавалась на отвесной стене, будто вынырнувший из снега островок. Кроме нее, мы могли видеть только снег и ничего больше (если, конечно, не наклоняться и не оборачиваться, чтобы взглянуть вниз, что было довольно трудно, да к тому же бессмысленно и опасно): ни одного ориентира, подтверждавшего, что мы движемся вперед. Я прикинул: чтобы добраться до «островка», нам оставалось пройти почти сто метров, пять мотков веревки. Но веревка набрякла от воды и снега, отяжелела и замерзла, став такой жесткой, что идущему впереди Итазу потребовалось намного больше усилий, чем обычно…

«Островок» приближался очень медленно.

Мы добрались туда, истратив десять мотков двадцатиметровой веревки. Я счел более безопасным подниматься по очереди, двигаясь друг за другом, несмотря на то, что любой из нас мог легко сорваться. Впрочем, на такой высоте нам все время приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.

Снизу казалось, что «островок» находится на трети высоты нашего склона. Но нам понадобилось три часа, чтобы достичь его вершины по этому снегу, который постепенно подтаивал и быстро размякал.

Итаз благородно уступил мне право первым взойти на гребень.

За ним нам открылась Сертог.

Но гору словно подменили. Вместо поразительно цельной громады, которая выглядела издалека единым монолитом, прямо перед нами вырос настоящий лабиринт вершин и перевалов; эта картина подавляла воображение, и я уже ничего не узнавал. Между двух вершин висела обледенелая долина – тот самый перевал, куда вел ледопад из нашего лагеря; она разделяла две махины, высоту которых трудно было определить на глаз, поскольку ее искажала перспектива: одна из них была Сертог, а другая, возвышавшаяся справа от меня заснеженная вершина, – та самая, которую мы назвали Сильверхорном. Вся моя уверенность, посетившая меня возле пещеры, когда мне открылось чудесное видение, растаяла без следа. Посередине долины шел широкий кулуар. Не успели мы как следует его разглядеть, как по нему, сметая все на своем пути, пронеслась лавина. Неужели это – тот самый замеченный мною путь, и почему я решил, что он наиболее подходящий?

Я стянул шерстяные варежки, вынул блокнот с карандашом и стал неловко набрасывать чертеж.

Вдруг вышло солнце и осветило гору, обнажив все контрасты. На самом верху, в скалах, прямо под невидимой вершиной, что-то сияло. Отсюда эта блестящая скала походила на двухскатную крышу: ну да, конечно, Золотая Крыша! Я лихорадочно зарисовывал высвеченный солнечными лучами и теперь совершенно ясный маршрут: ледопад; потом – эта висячая долина, где можно устроить удобный высотный лагерь; острый как лезвие бритвы отрог; кулуар; ребро, опоясанное карнизом, похожим на цветную капусту; перевал. Потом: на следующий гребень – на тот пояс, который тянется по горе над зубцами сераков; дальше – еще одна вершина, окруженная карнизами, на сей раз – прямыми и опасными; золотая скала (по-видимому, слюдяной сланец); и, наконец, вершина, которая до сих пор оставалась невидимой.

Если нам повезет с погодой и еще поможет удача, мы сумеем одолеть этот маршрут недели за две.

Снег, нагретый солнцем, сделался рыхлым, дорога стала отвратительной. Итаз предложил подождать до вечера, пока снег не затвердеет. Мы укрылись от ветра за небольшим выступом и набросили на голову меховые капюшоны. Солнце скрылось, и тут же, немедленно, резко похолодало, но мы вынуждены были сидеть и ждать, дрожа от холода и не решаясь тронуться с места, пока снег опять не подморозил.

Мы вернулись в лагерь поздней ночью. Клаус уже успел вручить Абпланалпу фонари и послал его нам навстречу.

Наша разведка не оказалась напрасной тратой времени. Конечно, склон – не лучшее решение: просто невозможно вообразить себе, как мы будем подниматься и спускаться по нему столько дней, да еще с таким тяжелым грузом.

Зато теперь я прекрасно запомнил структуру горы: она стояла у меня перед глазами.

Было решено, что Абпланалп и Им Хоф отправятся по ледопаду. Прежде всего надо посмотреть, под силу ли человеку пройти по таким серакам; потом, если это возможно, они должны будут выбрать наилучший и, самое главное, наиболее безопасный путь, так как, по всей вероятности, каждому из нас не раз придется пересечь этот ледник.

Пройти под готовыми обрушиться на голову ледяными столбами один раз – еще куда ни шло. Другое дело, если проделывать это каждый день!

В конце концов выяснилось: для того чтобы пронести по маршруту грузы, придется прорубать дорогу, расчищая и сглаживая, насколько это возможно, весь путь и оборудуя проходы на самых опасных участках.

Клаус, однако, подумал обо всем: среди несметной груды взятого в экспедицию снаряжения были деревянные колышки и специально изготовленная для таких случаев разборная лестница.

На заре альпинизма часто использовали лестницы. Позже заметили, что это – бессмысленно: редко какую трещину нельзя было обойти. Но здесь – не Альпы. Ни один альпийский маршрут не проходил по такому невероятно изменчивому ледопаду. Это был застывший потоп.

Из нашего лагеря, устроенного у подножия Лабиринта – трудно сказать, кому первому пришло в голову это имя, оно родилось спонтанно, само собой, – почти все время доносился равномерный гул, вызванный постоянными переменами и разрушениями ледника. Тут – рухнула в трещину глыба льда, там – обрушился снежный мост; дальше – ледяная колонна медленно наклонялась вперед, раскачиваясь, как перебравший пьяница, и наконец падала, расколовшись на множество осколков. Это мир находился в вечном движении, он тек, как замедленный водопад. Мы испытывали законное опасение, что из-за непрерывной активности ледника маршрут тоже может не однажды измениться. Но как выразился обычно неразговорчивый Абпланалп: поживем – увидим.