Книга Очарование зла - Елена Толстая

Информация эта была получена в отсутствие Веры и могла быть, помимо прочего, использована против самой Веры: как доказательство неполного доверия к ней отца. Поскольку в ее присутствии подобных разговоров на квартире Гучкова никогда не велось.

Прочитав шифровку, Ежов взорвался. Слуцкий с интересом наблюдал за наркомом. Ни один из сотрудников никогда не мог в точности определить, когда Ежов гневается по-настоящему, а когда притворяется. Иногда складывалось впечатление, будто этот человек намертво сросся со своей маской бескомпромиссного борца против внешних и, главное, внутренних врагов партии. Иногда же казалось, что Ежов — дешевый фигляр и притворство его неискусно, так сильно он переигрывает.

Но сейчас, глядя, как маленький щупленький нарком с дергающимся личиком носится по кабинету, изрыгая проклятия, Слуцкий вдруг испытал приступ настоящего ужаса. Он понял, что тот не притворяется и явленная гримаса ненависти — подлинная.

Левое веко у Ежова в минуты сильного волнения дрожало, так что создавалось странное впечатление, будто нарком игриво подмигивает собеседникам. При этом он кричал:

— Ублюдки!.. Сволочи!.. А ведь я докладывал товарищу Сталину, что, по моим сведениям, Тухачевский возомнил себя Наполеоном! Докладывал! Мерзавцы!..

Дуглас и Слуцкий, замерев, следили за ним глазами. Взад-вперед. Взад-вперед.

Ежов метнулся к столу, резко согнулся над ним, надавил на кнопку и бешено заорал в коммутатор:

— Где Кривицкий?!!

В коммутаторе раздался бесстрастный голос дежурного:

— За ним послана машина, товарищ нарком.

— Если его не будет через… — начал Ежов.

Дверь отворилась, в кабинете возник ожидаемый Кривицкий. Ровесник века, агент с очень давним стажем — еще в восемнадцатом году он начинал нелегальную деятельность в Австрии, потом в Польше. Уже несколько лет Кривицкий руководил нелегальной агентурой советской разведки в Голландии и Германии.

Ежов мгновенно напустился на него:

— Сколько можно вас ждать?

И подмигнул так, словно г.г. офицеры уже все собрались, бутыли откупорены, кокотки ждут. Нервная гримаса наркома ни для кого не была неожиданностью и все же явилась таким контрастом к нагнетаемому кошмару происходящего, что Кривицкий на миг растерялся.

Затем ответил, по возможности спокойно:

— Я выехал сразу, как только прибыла машина.

Ежов гаркнул в коммутатор (причем никто не заметил, была ли при этом нажата кнопка):

— Разобраться с шофером!

Кривицкий шевельнулся, подошел к столу, взял графин с застоявшейся водой, налил в стакан.

Ежов отобрал у него стакан и, глядя прямо ему в лицо, снизу вверх, с трясущимся подбородком, прокричал:

— Срочно! Срочно выезжайте в Париж! Оттуда получено сообщение о готовящемся заговоре против товарища Сталина!

Кривицкий слабо щелкнул каблуками и сказал:

— Слушаюсь, товарищ нарком. Срочно в Париж.

Ежов вернул ему стакан, резко развернулся в сторону Слуцкого.

— Прекрасная работа! Подготовьте представление к правительственной награде.

— На кого, товарищ нарком? — не без осторожности вопросил Слуцкий.

Пылая восторгом, Ежов ответил:

— На агента Петьку!

Слуцкий сделался еще осторожней. Вкрадчивым тоном переспросил:

— На какого агента Петьку?

— На вашего сотрудника, — Ежов раздраженно затряс кистью руки, — на сотрудника, с помощью которого удалось получить информацию!

Слуцкий негромко откашлялся, всем своим видом показывая, что готов слушать разъяснения и дальше.

Ежов раскрыл папку с донесением. Выразительно прочитал:

— «…посредством „Петьки“ получена запись разговора Гучкова…» — И вскинулся на Слуцкого: — Что вы так на меня смотрите? Надеялись, что это вас я представлю к награде?

Слуцкий замялся, пошевелил пальцами сложенных за спиной рук. Решился:

— Понимаете, товарищ нарком, «Петька» — это не сотрудник…

Он замолчал.

— А кто же? Кто? — нетерпеливо наседал Ежов.

— Микрофон, — решился Слуцкий.

— Какой еще… Что? — выпалил Ежов.

— На нашем профессиональном языке, — вмешался Кривицкий, — «Петькой» мы называем подслушивающие устройства. Насколько я успел понять, на квартире Гучкова было установлено такое устройство.

Ежов впился в него взглядом. Лицо Кривицкого не дрогнуло, он даже не моргнул. Взгляд наркома передвинулся на Слуцкого. То же идеальное отсутствие какой-либо реакции. Дуглас дал слабину — моргнул. Ежов это запомнил. И напустился:

— Понапридумывали всяких словечек, чтобы другим вас не понять! Неудивительно, что среди вас каждый второй — предатель и шпион… Под самый корень вырву эту заразу! Не поможет ваша конспирация, не надейтесь!

Дуглас больше не моргал. Но он знал, что Ежов успел заметить.

Кривицкий непринужденно заговорил, пытаясь немного разрядить обстановку:

— Товарищ нарком, какова цель моей срочной командировки в Париж?

Ответил Слуцкий (Ежов в это время жадно глотал воду прямо из графина):

— Вы должны организовать операцию по изъятию из квартиры Гучкова документов. Тех самых, о которых идет речь в сообщении.

Ежов отставил графин. Вода капала с его подбородка.

— Эти документы, — резко произнес нарком, — должны быть на столе у товарища Сталина в самые кратчайшие сроки! Вы меня поняли, Кривицкий? В кратчайшие!

— Полагаю, — деликатно кашлянув, вступил в разговор Дуглас, — в связи с возникшей ситуацией необходимо отложить возвращение Гучковой…

— Почему? — Ежов развернулся, воззрился на него в ярости.

— Появление Гучковой на квартире отца может помешать получению новых сведений о заговоре, — объяснил Дуглас, по возможности держась спокойно. Однако в душе он ликовал.

— Чем это она помешает? — скривился Ежов. — Известно, что отец вполне ей доверяет. В ее присутствии он принимает даже самого Керенского!

— Отец ей, несомненно, доверяет, — согласился Дуглас. — Однако нельзя сказать того же самого о посетителях Гучкова. Пока дочь жила на его квартире, с помощью Петь… кх-х!.. с помощью подслушивающего устройства там были зафиксированы разговоры только самого общего характера. О конкретных делах люди, связанные с Гучковым подготовкой заговора, очевидно, предпочитали говорить в других местах, наедине… И если бы сейчас Гучкова жила в Париже вместе с отцом, я уверен, мы ничего не узнали бы об этом чудовищном заговоре против товарища Сталина! Человек Гучкова ничего не рассказал бы в присутствии посторонних лиц. Даже дочери Гучкова.