Книга Мои любимые блондинки - Андрей Малахов

Идеология такой терапии заключается в следующем: люди, которые окружают тебя в этой жизни, были рядом с тобой в прошлом, и ошибки, которые ты тогда совершил… Короче, все повторяется. Соответственно, узнав о своем прошлом, можно тут же начать работу над ошибками. Говорят, что эта терапия очень продуктивна для совсем маленьких детей, которых мучают кошмары или они безотчетно чего-то боятся. Например, если ваш малыш боится плавать, то, вполне вероятно, что в прошлой жизни он утонул. Или он боится огня, потому что когда-то в Средние века он видел страшный пожар. Узнав под гипнозом о причине своих страхов, утверждает доктор Вайс, дети перестают бояться и благополучно начинают жить и развиваться дальше.

К медиуму я идти отказался.

– Ну почему, почему? – Марина стоит в дверях и смотрит на меня чуть растерянно. – Я же и тебя записала! Он в Европе только три дня!

– Не хочу, – я лениво растянулся на кровати, и мне совершенно не хочется вставать и куда-то идти. – Ну что я могу там увидеть? Что в своей прошлой жизни я зачитывал царские указы, объявляя государевы «гнев» и «милость» на Лобном месте? Или комментировал бои гладиаторов?

– А может, – подбоченилась Марина, – ты был гладиатором?

– Да? – сквозь сон отвечаю я. – И толпа кричала: «Распни, распни!»? Не хочу…

Марина уходит, а я без всякого гипноза проваливаюсь в сон часа на два. Просыпаюсь и с нежностью думаю о кровати, подарившей такой роскошный отдых моему телу. Кажется, Джулия Роберте в интервью Опре Уинфри призналась, что если бы она и мечтала о чем-нибудь в своей жизни, то только о кровати из пятизвездочной гостиницы Four Seasons. Да… Наверное, и об этом тоже я мечтал когда-то, приехав в Москву провинциальным мальчиком и проспав семь лет на матрасе в комнате № 608 в ДАСе на улице Шверника. Вечерами, стоя на кухне общежития и пытаясь сварить суп из пакета, ты смотришь на огоньки соседних домов и отдаешь себе полный отчет в том, что в этом тринадцатимиллионном городе ты никому не нужен и тебя совершенно никто не ждет. Да, наверное, только мечта о покорении телевизионного Олимпа, только цель, которую ты поставил перед собой, помогала тогда заснуть на матрасе в комнате, где спят еще восемь человек, отведав перед сном этого супа…

Марина вот-вот должна вернуться. Лежу на роскошном ложе с пультом в руке и болтаюсь по французским каналам, смотрю, что делают западные коллеги. Как интересно… Оказывается, Франсуа Миттеран двоеженец. Как же ему удалось, занимая такой пост, столько времени все скрывать? Хлопает дверь – это Марина.

– Ну как? – Я наконец заставляю себя слезть с кровати. – Ваше величество нашло подтверждение своему величию в прошлом?

Марина молча садится на кровать, снимает туфли и выключает телевизор.

– Все это ерунда, – она смотрит в пустой экран. – Чушь собачья. Вот. Ничего такого со мной случиться не может – уж я об этом позабочусь.

Никогда раньше не видел ее в таком состоянии.

– Тебя что-то расстроило в твоем прошлом?

– Нет! – она наклоняется (неужели, чтобы скрыть слезы?!) и поднимает с пола туфлю. – В настоящем! – ее глаза действительно блестят. – Мои новые Gucci! Вот, смотри – стелька отклеилась!

С этого момента барометр ее настроения резко переходит от «слегка расстроена» до «очень рассержена». Она решительно снимает телефонную трубку, звонит на ресепшн и требует немедленно принести ей в номер самый сильный клей. Через 15 минут в номер стучится мужчина в униформе строителя. Он протягивает Марине очень яркий тюбик.

– Давай я, – тихо предлагаю я свою помощь обувщика.

– Нет! – она даже не смотрит на меня. – Я сама! – и тут же проливает клей.

Звонок консьержа опоздал на тридцать секунд.

– Предупредите мадам, – слышу я в трубке, – это очень сильный клей. Аккуратнее!

…Такой несчастной, такой беззащитной, такой трогательной я не то, что никогда ее не видел – даже представить себе не мог.

– Да что же это такое, – тихо плакала она, пытаясь разлепить намертво склеенные у основания пальцы.

– Не плачь, мы сейчас что-нибудь придумаем, – я пытаюсь взять ее руки в свои, но она их отнимает. – А завтра, – продолжаю я, пытаясь справиться с этой субстанцией, превратившей ладони Марины в некое подобие перчаток для аквааэробики – с перепонками. Завтра мы пойдем и купим тебе перчатки, как у Аннушки Гагариной, терракотового цвета…

Всю ночь я отдирал клей с ее рук, говорил что-то нежное и думал о том, что, к сожалению, нет на свете такого клея, который мог бы так крепко, навсегда соединять судьбы людей. Например, семью Франсуа Миттерана. Или нас с Мариной.

В душе каждого человека живут ангелы и демоны. Иногда, не дожидаясь полуночи, демоны просыпаются в нас солнечным утром на воскресной службе в церкви, а ангелы порой могут разбудить нашу совесть в самый хмурый день. Иногда сложно найти объяснение нашим поступкам. Чего было больше в сегодняшнем шаге Генриетты?

Оставив машину за несколько домов до военкомата, она уже оттуда слышала звуки гармошки. «Представляю себе эти проводы… Иду, как последняя дура!» – ругала себя Генриетта, вытаскивая из салона авто пакет с апельсинами и теплым шарфом с лейблом D&G. «А почему, собственно, дура? – тут же спрашивает она себя. – Я руководитель, он в какой-то степени мой сотрудник… Мальчика нужно поддержать. Не понимаю, как он умудрился загреметь в армию?» – диалог, который Генриетта вела сама с собой, ответа на вопросы не давал.

«Он не сотрудник, а всего лишь практикант, – опять завел беседу ее внутренний голос, – а их в редакции всегда пруд пруди. При чем здесь это?.. Не обманывай себя, он тебе нравится! У него отличное мускулистое тело, синие глаза и длинные ресницы… Ты же хочешь этого парня – признайся?»

Но признаваться себе даже в маленьких слабостях Генриетта не любила.

Когда побледневший Денис пришел в редакцию и рассказал, что его через неделю забирают в армию, это сообщение серьезно расстроило трех человек. Самого Дениса, секретаря Юлечку и продюсера. Юлечка вскрикнула и выбежала в туалет, где, закрывшись в кабинке, с упоением прорыдала аж 10 минут. Реакция на это сообщение обычно сдержанной Генриетты удивила даже видавшего виды директора программы Сан Саныча (мать его сына часто устраивала истерики по любым поводам). Но он решил, что продюсер таким образом беспокоится о предстоящей судьбе собственного отпрыска.

– Не расстраивайтесь, Генриетта Николаевна. Послужит – вернется.

– Как вы не понимаете? Надо что-то делать! – продолжала расстраиваться Генриетта, нервно расхаживая из угла в угол. – Господи! – вдруг продюсер застыла как вкопанная, и ее глаза просияли. – Я совсем забыла! У Леры отец начальник объединенного военкомата! – и она схватила телефон. – Он все быстро уладит!

Но набрать номер Леры ей не дали. Раздался тихий, но требовательный голос Дениса:

– Не надо никого просить, Генриетта Николаевна. Армия – мой сознательный выбор.