Книга Клон - Леонид Могилев

Спуск занял весь остаток дня. Была река, разлившаяся и грозная. Звездочет прошел наверх, по руслу, и махнул нам. Там обнаружился хилый какой-то, смешной мост, но сначала по нему прошел Звездочет, потом Старков, и мне не оставалось ничего другого, как тоже перейти через реку. Мне было очень страшно.

Теперь до ледника оставалось километра четыре. Я решил было, что у меня уже глюки, так как увидел зайцев. Их было десятка полтора впереди, и они, как блохи, скакали между камней.

— Охотиться будем? — спросил Звездочет.

— Я против, — ответил Старков, — не надо стрелять. Душа не лежит.

— Не лежит, так не лежит, — пробурчал наш проводник. Надо было дать ему поохотиться. И я бы не прочь перекусить зайчатинкой. Обрыдла мне тушенка и кукурузная каша. Но на нет и суда нет. Страна непуганых зайцев.

…На этой стоянке мы провели более суток. Звездочет со Старковым тщательно и долго обсуждали тонкости и причуды дальнейшего пути. Я много спал, дважды разобрал и собрал автомат, смазал его. Отцы-командиры вначале пожелали отдать мне свое оружие для профилактики, но потом передумали.

— В чужие руки ствол не отдавай. Никому.

— Что мне теперь, всю жизнь с ним ходить?

— Этот оставишь в схроне, на границе. А жизнь тебе в руки другой даст.

— Какой еще другой?

— Все только начинается. Считай, что ты на военных сборах побывал. Ты кто?

— Лейтенант запаса.

— Пакет с приказом вскроешь в день «Ч», в час «X».

Перспектива блестящая.

Поздно вечером я отправился с котелком к ручью. В пятнадцати шагах полная темнота приняла меня в свое чрево. И ручья на своем месте я не обнаружил. Звездочет предупреждал об этом еще днем. Ручей ушел под землю, и его следовало искать метрах в пятидесяти выше. Весенние воды неверные.

Я шел наугад, разыскивая поляну. Костер внизу горел, как огонек на конце папиросы. И несмолкающий рев большой реки становился все слышнее. Ухо ловило и другие звуки — далекий обвал, вой ветра на той стороне реки, грохот камней, которые перекатывала река. Ручья совсем не было слышно, и я еле нашел его, светя себе фонариком. Набрал воды и попил немного из котелка. Я полюбил эту воду, эту землю, небо и ночь. И это было мгновенно и безнадежно. Я устал в пути, который должен был привести меня к женщине. Я пришел к ней и снова расстался. И теперь все дело передавалось в другие руки. Те, которые никогда, впрочем, и не отпускали нас.

…Огромные каменные конусы были все ближе и ближе. От одного берега до другого тянулись беспорядочно наваленные валуны и плиты.

Из ледяного грота у правого берега глухо вырывался поток воды. Взобраться между ледником и южным берегом долины было невозможно. Ущелье оказалось слишком узким. На крутом склоне клубилась пыль и раздавался грохот. Местами из-под гальки показывался лед. Черное зеркало это отражало утренний свет. И Звездочет полез на осыпь.

Он поднимался вверх по склону, усыпанному валунами. Осколки льда и галька летели вниз из-под его башмаков. Вторым пошел я…

Я не оглядывался. Я вообще не вертел головой, чтоб не ужаснуться и не полететь вниз. Мы шли на связке, и я с трудом представлял, как Старков со Звездочетом удержатся, если я упаду. И не хотел думать, что кто-то из них не совладает с этим подъемом.

Потом все кончилось. Мы пришли в лощину.

Озерцо, игрушечное какое-то, лежало у наших ног.

Мы были в каменном лабиринте. Скрылась из глаз долина, и вершины оказались не видны.

— Эти конусы называются морены. Ледниковое происхождение, брат, — сказал Старков.

— Больно они велики.

— Так было задумано, парень. Ну, отдыхай.

Потом началась настоящая работа.

Впереди было такое сочетание камней и льда, что даже Звездочет приходил в смятение. Он виду не подавал, но несомненно был в бешенстве. Он не любил тупую и спокойную стихию. Он уважал разум.

Мы работали ледорубами, сбрасывали и крошили лед и камни, пробивая себе подобие дороги, выписывали зигзаги и петли, но все же продвигались к северному берегу ледника. Теперь, при подъеме на конус, уже различался рыжий каменистый склон долины.

Еще километров пять подъемов и спусков, и мы оказались в пограничной полосе, между ледником и долиной.

Разбитые в щебень и отшлифованные камни лежали вдоль нашего пути насыпью. Слышалось журчание невидимых ручьев, плеск водопада, необъяснимый гул и ворчание.

Потом Звездочет привел нас к поляне, покрытой зеленой и сочной травой.

Я просто лежал на спине. Я не мог ничего делать.

Потом он забрал свое снаряжение и исчез. Будто его и не было.

— Достопримечательностей покамест больше не будет, — сказал Старков, и мы тронулись в путь.

Местность кругом была унылая до остервенения, ни дерева, ни кустика. Солнце безумное пекло, и не было ни облачка, чтобы передохнуть немного. Старков шел быстро, я потел немилосердно. Скоро пыль толстенным слоем легла на наши лица. Часа через три я стал задумываться о привале, но Старков, предвидя это, только ускорился.

— Шире шаг, счастливый любовник.

— Я извиняюсь, но это, скорей всего, ты.

— Там, в конце пути, то, что было истиной, станет мороком, а то, что морочило и вызывало ревность и непонимание, обернется истиной. Шагай, пацан.

В этот день мы прошли километров двадцать с двумя короткими привалами. Пить он не дал мне до второй остановки, и только ближе к вечеру кружка воды досталась из фляги. И, как ни странно, я ее не осилил.

— Выпьешь на тропе — весь день будешь сосать, а перетерпел — человеком останешься.

Часам к шести остановились на берегу речки. Я снял с плеч рюкзак, не снял — сбросил, и сел на траву. Скосил глаза на своего проводника и лидера. Тот, не передохнув вовсе, повесил на грудь автомат и отправился на осмотр окрестностей. То есть как сквозь землю провалился. Потом опять, как из-под камней этих, возник и молвил:

— Повыше поднимемся. Там укромнее.

Он выбрал площадку, совершенно плоскую, к которой можно было попасть, только ступив по колено в воду и пройдя так с десяток метров. Значит, не первый раз здесь бывал Славка.

Сверху нависала скала, углубление от многолетнего костровища, с растопкой готовой. В глубине схрона — вязанка дров.

— А не боишься, что хозяин очага пожалует?

— Он далеко. А другим чего здесь шататься?

Он спустился к реке, набрал воды, развел костерок. Когда вода закипела, высыпал кукурузную муку. Запахло сытостью.

— Вот главная пища вайнаха. Впрочем, мы ее немного испакостим. Он — вскрыл банку свиной тушенки и вывалил ее в желтое варево, попробовал, соли добавлять не стал.