Книга Мемуары безумца - Гюстав Флобер

— Подожди! Подожди еще год, полгода! Может быть, завтра — надейся!

— Вряд ли, я надеялся слишком долго.

— Ты говоришь, как ребенок, — отвечала она.

— Нет, я не представляю такой любви, какой не пресытился бы за день. Я столько мечтал о страсти, что устал, как те, кого слишком нежно любили.

— Но в мире ведь нет ничего прекраснее.

— Кому ты это говоришь? Я все отдам за ночь с женщиной, любящей меня.

— Если бы вместо того, чтобы скрывать свое сердце, ты открыл его благородство и доброту, все женщины желали бы тебя, не осталось бы ни одной, кто не захотел бы стать твоей любовницей. Но ты еще глупее меня! Кому нужны зарытые сокровища? Только кокетки понимают таких, как ты, и мучают их, а другие и не замечают. Но ты достоин любви! Что ж, я буду любить тебя, я буду твоей любовницей.

— Ты?

— О, я прошу тебя об этом! Я пойду за тобой повсюду, покину этот дом, сниму комнату напротив твоего жилья, весь день буду видеть тебя. Как я буду любить тебя! Быть с тобой вечером и утром, ночью спать, обнявшись, есть за одним столом, сидеть напротив друг друга, одеваться в одной комнате, вместе выходить из дома и чувствовать тебя рядом! Разве мы не рождены друг для друга? Не связаны ли твои надежды с моими разочарованиями? Разве твоя жизнь и моя — не одно и то же? Ты будешь говорить мне о тоске одиночества, я вновь расскажу о пережитых мучениях. Надо жить так, словно быть вместе нам осталось только час, исчерпать все сладострастие и нежность, потом начать сначала, умереть вместе. Обними, обними меня еще! Положи голову мне на грудь, чтобы я чувствовала ее тяжесть, пусть твои волосы ласково касаются моей шеи, дай мне тебя обнять, у тебя такой нежный взгляд!

Край смятого одеяла скользнул на пол, открыв наши ноги. Привстав на колени, она подоткнула его под матрас. Я видел, как гибко склонилась ее белая спина. Бессонная ночь утомила меня, голова была тяжелой, веки горели. Она легко касалась их губами, и я чувствовал свежесть, словно от прохладной воды. Она тоже постепенно приходила в себя от короткого забытья; возбужденная усталостью, разгоряченная недавними ласками, она обнимала меня с отчаянной страстью, шепча: «Будем любить друг друга, раз никто нас не любит, ты мой!»

Она прерывисто дышала, приоткрыв рот, пылко целовала меня и вдруг, овладев собой и поправив волосы, сказала:

— Послушай, как прекрасно бы мы жили, если бы смогли уехать далеко, туда, где раскрываются под солнцем золотистые цветы и зреют апельсины, на берега, где песок, говорят, белоснежный, где мужчины, носят тюрбаны, а женщины прозрачные платья. Мы спали бы под огромным деревом с пышной кроной, слушали, как шумит залив, гуляли по кромке прибоя и собирали ракушки, я плела бы корзины из тростника, ты бы их продавал. Я бы сама наряжала тебя, причесывала, навивая волосы на мои пальцы, украсила бы грудь твою ожерельем. О, как бы я любила тебя, как люблю! Дай же мне насытиться тобой!

Она стремительно бросилась на меня, прижалась с неистовой страстью, бледная, дрожа, крепко стиснув зубы. Меня закружил смерч любви, громких рыданий, сменившихся резкими вскриками. Губы, влажные от ее слюны, распухли и горели, наши тела сплелись, проникая друг в друга, сладострастие стало исступлением, наслаждение мучением.

Внезапно, приоткрыв удивленные и испуганные глаза, она прошептала:

— А вдруг у меня будет ребенок?

И с ласковой мольбой продолжала:

— Да, да, ребенок! Ребенок от тебя!..………….

Уходишь? Мы больше не встретимся, ты никогда не вернешься. Ты будешь иногда вспоминать обо мне? Твои волосы всегда будут со мной, прощай!..

Подожди, еще не рассвело.

Отчего же я спешил бежать? Не потому ли, что уже любил ее?

Мари больше не разговаривала со мной, хотя я провел у нее еще полчаса. Быть может, она думала о далеком любовнике. Есть мгновения накануне разлуки, когда в предчувствии тоски нам кажется, что любимый уже далеко.

Мы не простились, я взял ее за руку, она ответила слабым пожатием, печаль отняла все ее силы.

Больше я не видел ее.

С тех пор я все время думаю о ней, не было ни дня без того, чтобы я не забывался в самых светлых мечтах, иногда я нарочно запираюсь в комнате один и пытаюсь вновь пережить это. Часто вечерами я напряженно думаю о ней, чтобы увидеть во сне, но это счастье так и не пришло.

Я всюду искал ее, на бульварах, в театре, на перекрестках. Я почему-то решил, что она напишет мне. Услышав, как у моего порога остановился экипаж, я думал, что сейчас из него выйдет она. С какой тревогой шел я иногда за женщинами, как билось сердце при мысли, не она ли это!

Тот дом снесли, никто не мог сказать мне, что стало с нею.

В желании женщины, которой уже обладал, есть что-то болезненное и в тысячу раз более горькое, чем в ином желании. Ужасные видения преследуют вас, словно угрызения совести. Я не ревновал к мужчинам, какие были у нее до меня, но я ревновал к тем, что были после. Мне казалось, что по молчаливому уговору мы должны хранить верность друг другу, и больше года я держал слово, а после, случайно, в тоске, наскучив, быть может, одним и тем же чувством, нарушил обет. Но только ее искал я повсюду и в чужих постелях мечтал о ее ласках.

Тщетно сеять новые страсти поверх прежних, вечно они прорастают, и нет в мире такой силы, чтобы вырвать их с корнем. Римские дороги, где катились колесницы консулов, давно забытые, пересеченные множеством новых троп, перепаханы в поля, там колосится пшеница, но следы все еще проступают, плуг натыкается на древние плиты, и они оставляют на нем зазубрины.

Наверное, все мужчины ищут тот образ, в котором сосредоточены воспоминания о любви, рожденной на небесах или в первые дни жизни. Мы ищем того, что связано с ней, и вторая понравившаяся женщина почти всегда похожа на первую. Нужно быть совсем развращенным или обладать бездонным сердцем, чтобы всякую любить. Посмотрите, как писатели вечно рассказывают об одной и той же женщине, и описывают ее без устали сотни раз. Один мой друг, в пятнадцать лет увидев юную мать, кормившую младенца, влюбился в нее. Долго он признавал только пышные формы, красота стройных женщин отталкивала его.

Со временем я любил ее все больше и больше, до безумия, как любят несбывшееся, придумывал способы найти ее, воображал нашу встречу, снова видел ее глаза в синих брызгах реки, бледность ее лица в поблекших осенью листьях осины. Однажды я быстро шел по лугу, под ногами шуршала трава. Она шла за мной. Я обернулся — никого. Другой раз мимо меня проезжал экипаж, я поднял голову — длинная белая вуаль выбилась из-за занавески, колеса кружились, она извивалась, манила меня, потом исчезла, я снова остался один, опустошенный и более беспомощный, нежели в глубине пучины.

О, если бы можно было извлечь все это из себя и одной только мыслью создать живое существо! Если бы можно было обнять призрак и коснуться лица, вместо того чтобы расточать на ветер столько нежности и любовных вздохов! Время течет, в памяти стирается образ, но горькая печаль живет в душе. Я написал это, чтобы вспомнить ее, в надежде, что она оживет в словах. Тщетно, я помню о ней больше, чем могу высказать.