Книга Счастье Анны - Тадеуш Доленга-Мостович

— Ну вот, местное слово, теперь не знаю, где лежала эта восьмерка треф, — плаксивым голосом причитал Куба.

— Ты меня даже не поздравил. Ты плохой сын, Якуб.

— Ну, я поздравляю тебя, но это еще не повод, чтобы мешать кому-нибудь раскладывать пасьянс. Вот здесь лежала дама пик, но сейчас я не знаю… Мама, ты не заметила, не лежал ли на пиковой даме бубновый валет?..

Пани Гражина ничего не ответила. Она измяла в руке телеграммы и вышла. В прихожей света не было. Она остановилась здесь и неподвижно стояла.

В квартире царила абсолютная тишина.

«Как же я одинока!» — подумала пани Гражина.

Ванда тоже не помнила о юбилее матери. Наверное, она читала о нем, но не считала нужным поздравить. Не чувствовать долга. Можно иметь другие взгляды, можно быть злой, испорченной женщиной, но хотя бы из приличия помнить о таком важном, таком торжественном дне. Куба — другое дело. Это глупый парень. Просто кусок мяса, но Ванда!.. Подлая.

Пани Гражина чувствовала, что презирает своих детей, что просто брезгует ими. Первая попавшаяся секретарша или сотрудник были во сто крат ближе ей, чем эти двое. Родные дети… О, если бы все дети так относились к своим матерям, чего бы стоили тогда возвышенные лозунги, провозглашенные пани Гражиной Ельской-Шермановой, депутатом и председателем, юбилей которой сегодня отмечался! Не ирония ли это судьбы, что именно она обречена иметь таких детей, такой семейный очаг, пустой, холодный, безразличный, дом, в котором жителей ничто не связывает…

«Если бы жил Антоний», — подумала она о муже и тотчас отбросила эту неискреннюю попытку противопоставления.

Она хорошо знала, что и Антоний ей не был близок. «Как же я одинока, как я одинока, — думала она в тишине, опираясь о стену, — одинока и стара…»

И вдруг возник вопрос: за что? Чем она заслужила такое? Пятьдесят лет она отказывалась от всего для себя — от поездок, балов, нарядов. Отказывалась от всех радостей… Чем она провинилась?

Часы в столовой пробили восемь.

Пани Гражина сжала пальцами виски и медленным, усталым шагом прошла к себе. Она не позвала служанку. Сама надела шляпу и шубу. Шуба была тяжелая. Пани Гражина чувствовала себя необыкновенно измученной и ослабевшей, и ей показалось, что в комнате очень душно.

На улице был мороз, очень сильный мороз, что тоже затрудняло дыхание. Внизу ее ждал автомобиль, присланный пани Ябжесской, всегда такой внимательной и предупредительной. Это был большой черный лимузин с мягкими подушками и замшевой обшивкой. Он двигался так тихо и легко, что достаточно сомкнуть глаза — и можно потерять ощущение движения. Пани Гражина открыла их только тогда, когда машина остановилась возле ярко освещенной гостиницы.

С каким бы удовольствием она сказала шоферу повернуть обратно! Она легла бы в постель, потому что действительно была измучена, как никогда. А здесь столько огней, столько людей. Уже в гардеробе она снова почувствовала учащенное биение сердца, которое в первый раз проявилось в прихожей. Очень плохое биение, точно сердце пропустило одно или два удара, а потом вдруг пыталось нагнать.

Улыбающаяся, она здоровалась с толпой знакомых, потом сидела за столом на большом, украшенном цветами кресле и слушала длинные поздравления. Но было очень душно. Если бы не опасение, что другие дамы в декольтированных платьях могут простыть, то попросила бы открыть окна.

Речи были красивые и возвышенные, полные самых теплых слов в адрес юбиляра, полные почитания и благодарности за ее многолетнюю деятельность. Говорили мужчины и женщины. Превозносились заслуги пани Гражины в цементировании общества, в осознании роли женщины, которая является гарантом института, святого института семьи.

«Ей благодарны сегодня тысячи женщин, жен и матерей, которые не только не являются тяжестью для своих семей, но и составляют в них активный элемент, ответственный за дело создания духа новых поколений».

В зале было невыносимо душно и в то же время холодно. Ноги и руки пани Гражины просто леденели. Несмотря на это, на ладонях выступал пот.

Когда она встала, чтобы ответить на тосты, сердце отреагировало новой атакой, в глазах потемнело и она медленно опустилась в кресло, но сознания не потеряла. Она видела и слышала все, что происходило вокруг. Какой начался переполох! Ей вливали в рот воду, проверяли пульс, затем перенесли в боковую комнату, где открыли окно. Ее очень мучил шум. Подали какие-то горькие капли. Она никогда не болела, и они показались ей до невозможности противными.

Минут через пятнадцать она уже чувствовала себя настолько хорошо, что могла встать. И сообщила, что очень хочет вернуться домой. Ноги были невыносимо тяжелые, но, опираясь на плечи двоих мужчин, как-то добралась до машины. Провожали пани Гражину две женщины. Одна из них, доктор Сарнецкая, велела перепуганному слуге пригласить тотчас же сына пани.

Куба появился в комнате матери заспанный и в халате.

— Пани сенатор, — проинформировала его доктор, — перенесла легкий сердечный приступ. К сожалению, это не моя специальность. Сейчас нет никакой опасности, но нужно вызвать специалиста и во всяком случае было бы хорошо, если бы всегда кто-нибудь был рядом.

— Я не могу, мне нужно завтра очень рано встать, — сказал Кубусь. — Может быть, вызвать какую-нибудь медсестру?

— Мне кажется, что доктор Шерман — ваш брат. Так вот он специалист по сердечным заболеваниям. Может быть, вы бы вызвали его?

Куба вопросительно посмотрел на мать.

— Я могу позвонить Владеку, но я не знаю, захочет ли мама.

— Позвони, — лаконично ответила пани Гражина.

Доктор Шерман приехал сразу же. Войдя в комнату пани Гражины, он прежде всего проверил пульс, затем разбудил храпевшего на софе Кубу и отправил его в постель. После этого он сел возле пани Гражины и спросил:

— Как это случилось? Расскажите мне, тетя. На банкете? Может быть, вы много выпили вина?

— Я не пила совсем. Еще дома я почувствовала неприятный ритм сердца, а на банкете это повторилось дважды…

— Так…

— Никогда ничего подобного со мною не было. Скажи мне, Владек… Я умру?

— Ну, когда-нибудь обязательно. Сейчас опасности нет. Вы позволите, я послушаю вас.

Он приступил к детальному осмотру. Пани Гражина сквозь полусомкнутые веки видела его лоб, на котором, когда он наклонял голову, вздувались толстые вены. Когда он одной имеющейся у него рукой держал стетоскоп, ей казалось, что он потеряет равновесие. Она неоднократно слышала о нем как о специалисте очень лестные отзывы, однако их не разделяла, так как считала Владека премудрым материалистом и циником. Будь он хорошим специалистом, то уже давно заработал бы себе если не на дом, то, по крайней мере, на приличное существование, а он все продолжает лечить на окраинах и в больницах.

Сейчас, однако, пани Гражина пожелала, чтобы вызвали именно его, а не какого-то другого доктора. Этот хотя бы скажет искренне и прямо, что с ней и требует ли заболевание серьезного лечения.