Книга Змия в раю - Леопольд фон Захер-Мазох

— Атакуйте! — шепнул один из секундантов дядюшке Каролу.

Тот глубоко вздохнул и посмотрел вверх, и тут произошло чудо: над ним, как когда-то царица ангелов над войском Орлеанской девственницы, парила Зиновия — и, улыбаясь, махала ему рукой. С этой секунды Карол уже не соображал, что творит. Он сделал прыжок вперед, настоящий тигриный прыжок, и взмахнул саблей. В следующее мгновение Гольдман заорал и выронил оружие. Теперь Карол, точно второй Ахилл, накинулся на него и принялся плашмя мутузить клинком. Наверху Зиновия хлопала в ладоши.

— Пощадите! — закричал Гольдман. — Не убейте меня совсем.

Карол остановился.

— Хотите попросить прощения у госпожи Федорович?

— Да.

Карол указал на галерею.

— В таком случае, милости прошу.

Гольдман торжественно попросил милости у Зиновии, и она с царственной снисходительностью удовлетворила его просьбу. Карол покинул зал под руку со своей царицей, сияя самой благородной гордостью. Казалось, он вырос на целую голову.

В гостинице, во время празднования победы, шампанское лилось рекой, и под конец Карол, опустившись на одно колено, пил из бархатной туфельки Зиновии, ибо герои всегда столь же галантны, сколь отважны.

18. Зимняя сказка

Сквозь рубище порок малейший виден;

Парча и мех все спрячут под собой.

Шекспир. Король Лир[42]

Михайловское общество становилось все веселее и многочисленнее. Через гусарских офицеров Зиновия заводила в окружном городе новые знакомства и не обинуясь приглашала в Михайловку каждого, кто ей нравился. Она владела скипетром как бы в силу естественного права, и никому даже в голову не приходило бунтовать. Среди новых друзей первую роль играла графиня Коморовская, симпатичная вдова тридцати лет, невысокая роскошная блондинка с изысканными парижскими манерами. Она смеялась как ангел и скакала верхом как черт. Господин Литынский и его жена — молодая элегантная пара — выделялись некоторыми очаровательными экстравагантностями. В туалете госпожи Литынской не было упущено ни одной детали, в остальном же она казалась бесплотной. Господин Бадени, жизнерадостный вдовец, привозил с собой трех милых благовоспитанных дочерей. Это были: Бронислава, крупная, плотно сбитая девушка с гордым взглядом, вылитая сарматская амазонка; Ванда — среднего роста, с мягкими пухлыми формами, округлым свежим лицом, волосами цвета воронова крыла и агатовыми глазами; и Мауриция — ослепительно белокожая и нежная, с густыми золотисто-русыми косами и своенравно вздернутым носиком. Наконец, два молодых человека: Плоцкий, прожигатель жизни и страстный охотник, и Суходольский, увлекающийся искусством — его даже подозревали в писании стихов.

Было начало декабря. Уже несколько дней как установилась прекрасная, ясная погода и ударил сильный мороз. Давно лежал снег, и от села к селу, от поместья к поместью протянулась теперь сверкающая белизной дорога. Что в подобных условиях могло быть естественнее, чем желание вволю покататься на санях? Зиновия внесла предложение, и тотчас же все решили устроить «кулик» — санную прогулку по старопольскому обычаю, отличающуюся тем, что участники ее кочуют от одного соседа к другому, в каждом доме устраивая пиры и танцуя. Зиновия, графиня Коморовская, майор и Плоцкий взяли организацию на себя.

— Мы не должны отставать от других, — категорично объявила Аспазия мужу.

Менев наморщил было лоб, но одного взгляда Зиновии хватило, чтобы он снова приветливо улыбнулся.

— Да, тебе опять придется выделить деньги, — сказала Зиновия, — и на сей раз достаточно крупную сумму, потому что твоим дамам требуются наряды. А кроме того, необходимо заказать новые сани.

Менев прекратил всякое сопротивление, Зиновия получила все, что просила, и в ближайшие дни Михайловка стала похожа на театр, в котором собрались ставить новую оперу. Из окружного города прибыли еврейские мастеровые разного профиля, и трудились они без устали. Дамы и служанки, Тарас и Ендрух по мере сил помогали им. Повсюду что-то кроили, шили, строгали, красили и золотили — с раннего утра до позднего вечера. И вот настал день веселого праздника. Природа, казалось, тоже принарядилась по этому случаю. Ибо все сверкало и смеялось в ослепительно переливающемся зимнем ландшафте: чистое бледно-голубое небо; солнце; снег, скатертью покрывший поле и лес, деревню и город; лед, прочно сковавший ручьи и реку; искристые кисти сосулек, свисающие с веток деревьев и с кровель; горы вдали, округлые вершины которых рдяно горели на фоне лазурного горизонта. Было десять часов утра, когда запряженные сани выстроились на дворе Михайловского поместья; однако пришлось ждать еще какое-то время, пока дамы завершат свой туалет. Мужчины тем временем наскоро перекусывали в трапезной и добросовестно налегали на ликер. Наконец Ендрух распахнул дверь, и, шурша платьями, в зал вошли пять дам, которых встретили громкие возгласы восхищения. Еще по рюмочке контушувки,[43]и Зиновия подала сигнал к отправлению.

В первых санях заняли место восемь еврейских музыкантов в турецких костюмах. Во вторых сидел Менев с двоюродной бабушкой, на которой была кофейного цвета венгерка с черным рысьим мехом, роскошный раритет времен Венского конгресса, в третьих — Аспазия в синей бархатной шубе, отороченной и подбитой черно-желтым мехом лесного хорька, рядом с ней кадет. За ними следовали Феофан и Зиновия, в горностаевой шубе, крытой пурпурным бархатом, и в элегантном горностаевом колпаке[44]с пером цапли, приколотым бриллиантовой брошью. Карол и Лидия, одетая в зеленый бархат с голубой лисой, и майор с Натальей, закутанной в светло-лиловую атласную шубу на беличьем меху, замыкали кавалькаду.

Под неистовый грохот янычарской музыки, под развеселое щелканье кнутов и звон бубенцов сани тронулись с места и, сопровождаемые верховыми — Тарасом и Ендрухом, — цугом потянулись через деревню в усадьбу священника, где снова опорожнялись рюмки, после чего к поезду присоединилось двое новых саней — в них разместились священник с супругой, сыновья батюшки и его племянница. Февадия выглядела прямо-таки величественно в черном шелковом манто с лисьим мехом, но и Алена казалась не менее очаровательной в своем наряде малорусской крестьянки.

На ней были пестрая кофта и синий корсаж, из-под которых сияла белизной вышитая сорочка, длинный, пестро расшитый овчинный тулуп, синие мужские сапожки, коралловые бусы и браслеты, украшенные золотыми и серебряными монетами, и кумачовый платок, стягивавший белокурые косы.

— Посмотри, какая Алена симпатичная, — сказала Зиновия Феофану, — поухаживай немножко за ней.

Он пожал плечами.

— Ты не должен допустить, чтобы она ехала вместе с Данилой и Василием, — продолжала Зиновия. — Ей под любым предлогом хотелось выдворить Феофана из саней. — Покажи ей свою галантность, будь ее кавалером!