Книга Рождение волшебницы. Книга 1. Клад - Валентин Маслюков

Не так было у Золотинки, она не знала своего предназначения.

* * *

Его увезли в закрытом без окон возке со скрипучими тормозами, которые долго визжали на спуске под гору. Потом началась тряская дорога по смерзшейся грудами земле. Юлий зарылся в солому, но все равно было зябко, от темноты и неизвестности тоскливо. Есть и пить подавали на остановках прямо в возок, оставляя дверь открытой, чтобы наследник престола не пронес кусок мимо рта. На прямые расспросы Милицыны люди не отвечали. Не выпускали Юлия во двор и на ночь. Кожаные стенки кузова покрывались изнутри осклизлым слоем инея. А утром, когда пригревало солнце, в этой темной тесной утробе сочилась холодная влага и капало. Юлий ни на что не жаловался, ожидая худшего.

Но худшее все откладывалось. Неимоверно уставший от тесноты, Юлий начал путаться в днях, когда возок остановился в неурочный час, забухшая в пазах дверца задергалась и открылся вид на черный притихший лес, где на голых ветвях неподвижно стыли последние мерзлые листья. Разбитной детина с пышными рыжими висками до самых скул, осклабившись, сдернул шапку и сообщил, что великая государыня Милица назначила наследнику в удел Долгий остров.

Правда, остров стоял на болоте. Унылый всхолмленный берег, покрытый прореженным еловым лесом, а вместо моря жухлая от ранних морозов, топкая равнина. И кое-где в отдалении, словно поднятая ветром рябь, чахлые поросли осины и сморщенных еще в малолетстве сосенок. Пробираться к острову нужно было тропой, которая шла по узкой земляной насыпи. Потом начались низкие, поставленные на сваи мостки, иногда очень длинные, на десятки и сотни саженей. Мостки перемежались совсем скверными, неровными и хлипкими гатями. Незакрепленные бревна хлюпали вонючей грязью, которую не брал мороз.

Мучительный путь по липкой тине привел к низким поземным избам на сплошь покрытой пнями песчаной гряде. Но это был еще не сам остров, здесь остались лошади и часть свиты. Снова начались мостки и через триста или четыреста шагов открылся земляной вал, по верху которого тянулся частокол с тремя деревянными башнями. Одна из них имела в себе проезд, ворота и деревянную решетку.

Город этот, в обычное время пустующий, построен был в расчете на военное лихолетье. Здесь жили осадные мужики, десятка два семей, которые поддерживали в исправности и укрепления, и жилые хоромы. Теперь люди были выселены, они увели с собой скот, увезли домашний скарб, а все, что было забыто и брошено – прорванное сито и сапог без подошвы – все это поступало в распоряжение наследника престола.

Блудливо ухмыляясь, детина с пышными огненными висками объявил Юлию, что остров отдан наследнику целиком, в самодержавное владение. Юлий останется один, всегда один, не зная докуки, забот и опасностей, которые влечет за собой присутствие посторонних. Все сложенное под навесом: хлеб, копчения, крупа, соль, свечи, мыло и одеяла, и прочее, прочее – на неделю. Недостатка ни в чем не будет, заверил рыжий малый.

Люди ушли, оставив Юлия, и заперли остров на замок.

Бегло просмотрев сложенную под навесом поклажу, Юлий нашел лук, небольшой по размеру, детский, но очень тугой, и прихватил десяток легких стрел в колчане, который закинул за спину.

К воротной башне примыкал обширный ровно вытоптанный двор, по краям которого стояли избы осадников, клети и большие на подклетах амбары. Амбары и клети пустовали – внутренность их можно было видеть через узкие волоковые оконца: кое-где примечались неясные груды мусора. Внутри холодных, остывших изб Юлий обнаружил тот же сор, опрокинутые лавки, разбитый горшок с остатками каменеющей каши и растрепанную мочальную куклу с засаленной головой – без глаз и безо рта. Ничего иного цепкие до своей «маетности» полещуки не оставили.

Заросшая почернелыми кустиками дрока, высоким сухостоем пижмы, колючим волчцом и прочими сорными травами, широкая дорога вела к возвышенной части острова. По бокам стоял удивительно чистый почти без подлеска ельник. Сухие сучья, валежник осадники собирали на дрова и, видно, остров был не так уж велик, если подобрано было все, что только годилось в топку. Сильно порубленный на строительство острога лес зиял прорехами: там и тут тянулись обширные поляны, сплошь покрытые полусгнившими пнями огромной величины. Дальше лес и вовсе раздался и за открытой во все стороны пустошью – бесчисленными рядами пней она напоминала некое чудовищное кладбище – поднялся город.

Воздвигнутый лет десять назад частокол уже посерел, так же как бревенчатые башни под крутыми крышами. Над ровной гребенкой тына высились те же, тесно составленные друг к другу крутые кровли. А за ними, еще выше, шатровая звонница церкви, увенчанная священным шестилучевым колесом. Запертый грядой тына, город стоял торжественно безжизненный, как то и подобает в виду бесчисленного множества могильных пней, которые напоминали о прежде бывшей тут вековой чаще.

В распахнутых воротах, что тонули среди густо разросшихся сорняков, Юлий остановился. Напрасно, однако, он прислушивался – жизнь не бывала на погосте. И даже кот, который, петляя и прячась, следовал за пришельцем, куда-то пропал. На заброшенных, диких улицах пахло грибной сыростью.

Слышались сварливые голоса, и потребовалось особое усилие, чтобы вспомнить, что ссорятся, ненадолго прерываясь и снова начиная трещать, сороки. Все остальное было недвижно, в пасмурной мгле над крышами глохли звуки.

Прислушиваясь к болтовне птиц, Юлий остановился перед церковью с наглухо запертым входом и долго стоял, напрасно пытаясь уразуметь, обитает ли в этом заброшенном доме бог. Все же он преклонил колена для короткой мольбы о помощи.

Молитва не облегчила Юлия, он чувствовал, что слова и помыслы его вязнут в этой пасмурной глуши, не достигая ничьих ушей.

Он обратился к безжизненной церкви задом и прошептал несколько сбивчивых невразумительных слов, умоляя не гневаться и дьявола.

Не откликался никто.

Взбаламученная совесть подсказывала Юлию, что миг малодушия оставил его без защиты вовсе, без надежды на снисхождение, если только Род и дьявол узнают об этих предательских переговорах с противником.

Лучше было бы не напоминать о себе вовсе. Чтобы забыли – и тот, и другой. Хотя ведь… если подумать, трудно представить, чтобы там не вели отдельного учета действиям и помышлениям наследников престола – всех, какие ни есть на земле. Не такая уж это мелочь – наследник престола, чтобы ускользнуть от внимания нездешних сил.

С этим он и остался – будь что будет, медленно взошел по внешней лестнице колокольни на высокое висячее крыльцо, откуда видны были затейливо рубленые шатры и крыши города. Потом устроился на ступеньках, отложил лук и притих в непонятном оцепенении.

На завтра было все тоже: пустые хоромы острога с низкими потолками и крошечными окнами. Похожие на кладбищенские погосты лесные вырубки. Внезапно скользнувшая из-под ноги мышь. Топкие болота, которые становились трясиной уже в нескольких шагах от пропадающей на берегу тропы… Оставалось еще залезть на ель и развести костер. Он сделал и то, и другое, и третье.

Но в сердце сидела тоска. Одиночество – это зияющее жерло, оно высасывает волю, смех, смысл всякого движения и желания.