Книга Владелец кинотеатра - Андрей Быстров

Столы с угощениями ломились от экзотических блюд, многие из которых были доставлены по заказу из европейских и восточных столиц, над другими колдовали двадцать поваров баронессы Кординой. На столах находились и подносы с павлиньими перьями, предназначенными для того, чтобы по примеру римских патрициев можно было вызывать рвоту и есть снова. Примечательными были плоские сосуды, подаваемые по сигналу для этой цели. Дно сосудов устилали разрезанные на куски холсты, полотна старых и современных мастеров. Глумление над произведениями искусства было одним из утонченнейших наслаждений, придуманных Еленой.

В подвалах Нимандштайна были вырыты и вымощены грубым камнем глубокие и широкие колодцы, наподобие тех, в какие в древнем Риме бросали провинившихся гладиаторов. Туда можно было спуститься по железным лестницам. В каждом колодце демонстрировали мускулы семь-восемь молодых мужчин атлетического сложения. Их набрали на ярмарках, где они добывали средства к существованию кулачными боями. Здесь же любая гостья Нимандштайна могла сойти вниз по лестнице и отдаться всем сразу или по очереди. Не все из этих дам высшего света сохранили молодость и красоту, а колодцы пользовались такой популярностью, что кулачным бойцам приходилось давать возбуждающие средства. Наверху вокруг колодцев толпились хохочущие, орущие и визжащие зрители и зрительницы, заключавшие пари на ту или иную позу или очередность. Нередко зрительницы и участницы представления менялись местами. В подвалах вспыхивали и всеобщие оргии, выплескивавшиеся в бальные залы.

Устраивались и гладиаторские бои во внутреннем дворе замка, но повышенного внимания они не привлекали, потому что велись не до смерти. Убийств даже Елена не могла себе позволить, что весьма огорчало как ее саму, так и гостей.

Игры в рулетку и карты проходили необычно, потому что любой из гостей давно пресытился играми в Монте-Карло, а от Нимандштайна ждали большего. Например, фишки в рулетке означали не деньги, а количество и способы совокуплений выигравшего с женами проигравших. Так как играли и женщины, допускалось множество вариантов, строго в соответствии с правилами. Женщины разыгрывались и в карты, что доставляло им огромное удовольствие и сопровождалось немалым оживлением. За выполнением условий следили крупье; если выигравший оказывался бессилен получить все, что ему причиталось, на него налагался какой-нибудь забавный штраф — к примеру, исполнение импровизированного дикарского танца на столе. На бильярде нужно было не забивать шар в лузу, а добиться того, чтобы шар проскочил между ног обнаженной рабыни, столы были приспособлены к такой игре.

Веселье кипело и вне стен замка. Весь парк был изрыт сетью каналов, где плавали венецианские гондолы, корабли викингов и пиратов, древнерусские ладьи. То и дело затевались сражения флотов, причем топоры и абордажные крючья не были бутафорскими, и победители порой отправляли корабли побежденных прямиком на дно. Играли в захват добычи, повешение пиратских капитанов, насилие над пассажирками. Разумеется, повешения были условными, зато насилия — настоящими, к восторгу самих пассажирок. Гондольеры оглашали парк неаполитанскими песнями, с ними перекликались с берегов французские менестрели. Пламенели тысячи факелов, взлетали китайские фейерверочные ракеты, крутились в темном небе огненные колеса. Дождь не ослабевал, а парк и каналы были залиты разноцветными огнями. Гобелены часто загорались, несмотря на дождь — так сильно все вокруг полыхало. Их никто не тушил — иногда они сами гасли под дождем, а иногда под деревьями и у стен замка вспыхивали восхитительные пожары. В их оранжевых отсветах викинги в рогатых шлемах врывались в палатки со сладостями и напитками, все крушили и жгли, с ревом набрасывались на девушек в этих палатках. Конечно, слуги — римские стражники были наготове и серьезного пожара не допустили бы. Это все было только игрой.

Чудеса и фантазии Нимандштайна не исчерпывались перечисленным. В одном из залов на мозаичном полу развели большой костер, на котором сжигали книги. Елена специально заказала роскошные издания философов, мыслителей, ученых всех времен и самых разных направлений, плоды мучительных трудов и раздумий золотого фонда человечества. Гости плясали вокруг костра. По замыслу Елены, это символизировало освобождение от вульгарных оков разума и возвращение к чистым, подлинным изначальным инстинктам.

В янтарном зале женщины устраивали с размахом лесбийские игрища. Их стонам аккомпанировал струнный квартет профессоров Московской консерватории; за сегодняшнюю ночь каждый профессор должен был получить больше, чем в консерватории за пять лет. Долетали сюда и отголоски другой музыки. Шопен смешивался с Чайковским, итальянские арии с французскими серенадами. Не было только цыган. Ни Елена, ни Владимир их терпеть не могли.

Далеко за полночь пламенеющий ад в Нимандштайне и вокруг него разбушевался так, что никакие силы не смогли бы его утихомирить. Действительные статские советники и степенные матроны, знаменитые писатели и отпрыски великокняжеских фамилий, светские хлыщи и генералы, совсем юные девушки и престарелые развратницы слились в обезумевшее стадо. Под надрывный плач оркестров, содрогаясь в бесчисленных оргазмах, Нимандштайн, как Летучий Голландец, по огненному морю плыл в ночь Калигулы.

24.

Раскинувшись на атласной оттоманке, Елена лежала навзничь у подножия одного из каскадов, где бурлил кристальный ручей, возле озерца красного вина, похожего на кровь. Холодные брызги сыпалась на ее приоткрытые губы, на почти обнаженное тело; всю ее одежду составляли невесомые газовые ленточки, золотые цепочки, нити жемчуга. Пол вокруг оттоманки был сплошь был залит вином, спермой, мочой среди багровых рвотных пятен. К правой груди Елены приникла губами молоденькая девушка необыкновенной красоты, к левой — белокурый Адонис. Девушка была княгиней, студенткой института благородных девиц, юноша — известным в свете альфонсом и бонвиваном (менее известным как фальшивомонетчик, шулер и сутенер). Пышущее лоно королевы бала поочередно ласкали длинными розовыми язычками три темнокожие красавицы, купленные в гареме персидского шаха. Елена постанывала; тонкими нервными пальцами, унизанными бесценными перстнями, она гладила то одну, то другую девушку… А вокруг безумствовал, хохотал, гремел музыкой пылающий ад.

Ланге, Кордин и Горский стояли поодаль. Если Горский и не раздобыл шкуру льва, то какая-то шкура на нем была, хотя возможно, не столь грозного зверя. Кордин драпировался в красную с золотом тунику, Ланге выглядел скромнее в костюме испанского гранда и черной полумаске.

— Разве она не прекрасна, — пробормотал Кордин, пожирая сестру глазами. В ликующем громе музыки его никто не услышал.

Великолепным жестом оттолкнув девушек и Адониса, Елена изогнулась как грациозная пантера и встала, широко расставив ноги.

— Как мне жаль, — прокричала она звонко, перекрывая неистовствующий оркестр, — что у всех вас не одна голова, чтобы я могла отсечь ее взмахом меча!

Эти слова (приписываемые Калигуле, который якобы обращал их к народу Рима) были встречены единым воплем восторга. Сотни рук взметнулись в римском приветствии. Елена обвела своих верноподданных долгим, исполненным презрения взглядом и протянула руку к брату.