Книга Темные самоцветы - Челси Куинн Ярбро

— Вот и прекрасно. — Ракоци помолчал, раздумывая, не пора ли откланяться. По всему выходило — пора, и он уже приготовился встать, но был остановлен горловым странным звуком.

— Я… я не знаю, как к вам обращаться, — жалобно прошептала Ксения, поймав его взгляд.

— Ну, мы это поправим, — заверил ее Ракоци. — Мое… хм, христианское имя — Ференц. А моего отца звали… — Он вдруг умолк, вспоминая отца правителя горного края, пересечь который было возможно деньков этак в пять, имея, правда, с десяток коней на подставах. — Полагаю, его здесь звали бы Немо.

Хорошая выдумка, мысленно похвалил он себя, и с двойной подоплекой. «Nemo» по-гречески значит «из рощи», а именно в священной роще в пору зимнего солнцестояния ему впервые довелось ощутить в себе кровь предков. На латыни же «nemo» означает «никто». Правда, отец никогда и слыхом не слыхивал об этих ставших много позже классическими языках.

— Ференц Немович… — произнесла застенчиво Ксения.

— Да, Ксения Евгеньевна? — откликнулся Ракоци, с удовольствием вступая в игру, в которой угадывался первый намек на сближение.

— Зачем это вам? — Она уже не цеплялась за одеяло, но пальцы все еще бегали по его крайчику, как неусыпные сторожа.

Ракоци понял тайный смысл заданного вопроса, но предпочел не углубляться в него.

— Я здесь чужой, — объявил он. — Мне одиноко. Не с кем перемолвится словом, а слуги все — молчуны. Думаю, они служат еще и Скуратову и говорят только с ним. — Он не поворачивал головы, но слышал, как она дышит. — Жаль будет уезжать из России, ничего толком о ней не узнав.

Она затаила дыхание.

— Когда вы хотите ехать?

— Не знаю. — Ракоци опять рассмеялся. — Я ведь слуга двух господ. С одной стороны, меня держит ваш Царь, с другой — Стефан Польский. Я вынужден повиноваться обоим.

Ксения дважды сморгнула.

— Понимаю.

— О, — сказал Ракоци, — вам не следует волноваться. Мы в любом случае уедем вдвоем.

Ветер за окнами на секунду затих, затем ударил с утроенной силой, на что гребень крыши отозвался пронзительным стоном. Где-то вдали бухнул колокол. Ксения вздрогнула и ухватила Ракоци за руку. Тот чуть подвинулся, чтобы сесть поудобнее. Оба молчали, глядя в разные стороны, опасаясь пошевелиться, и не заметили, как таким образом скоротали всю непогожую ночь.

* * *

От графа Зари Ференцу Ракоци.

«Граф!

Нашим несчетным задержкам наконец-то положен предел. Мы отбываем через неделю, царские лучники во избежание дорожных эксцессов будут сопровождать нас до Вязьмы.

Отец Погнер запретил нам брать вашу почту, но я служу не ему, а моему королю. Предупреждаю, что этот достойный священник всерьез вознамерился вас опорочить и делает для этого все. Я не стал бы мешаться в ваши с ним дрязги, но король Стефан вам доверяет, а кроме того, все ваши поступки свидетельствуют о том, что вы его верный слуга. В связи с вышесказанным я посылаю вам три кожаные сумки с двойными клапанами и надежными пряжками — для упаковки ваших бумаг. В этих укладках им будут не страшны ни ветер, ни дождь, так что они дойдут до Батория в целости и сохранности.

Считаю также своим долгом сообщить вам, что отец Погнер посылает с нами чернящий вас документ с перечнем ваших якобы неблаговидных деяний, главным из которых, по его мнению, является недавний ваш брак. Мне известно о том из наших с ним разговоров, но отнюдь не известно, как отнесется к этому доносу король. Если осердится, то путь в Польшу для вас будет заказан и вам придется искать приюта у турок, индусов или китайцев. Впрочем, я постараюсь, чтобы ничего подобного не произошло.

Пусть ваш доверенный человек доставит мне сумки с вашими доношениями завтра к закату. В Хлебный квартал — вы ведь знаете, где мы стоим. Я лично прослежу, чтобы их приторочили к седлу самой крепкой из лошадок обоза, и, кстати, благодарю вас за четырех присланных нам лошадей. Они, как и четыре дополнительных мула, будут в дороге вовсе не лишними. Ваша щедрость равна вашей одаренности, граф, о которой ходят самые невероятные слухи. Говорят даже, что вы можете влиять на погоду. Если так, умерьте, пожалуйста, все снегопады в западном направлении, чтобы нам не испытывать затруднений в пути.

Это, конечно же, шутка, а вот кошель с золотыми монетами, что вы мне прислали, вовсе нешуточное подспорье в дороге, еще раз благодарю. Но принимаю его лишь с условием, что в Польше вас будет дожидаться точно такое же количество золота, с ежегодным приростом причитающейся вам суммы на треть. Таким образом, даже если король Стефан ополчится на вас или по каким-то причинам не сможет выказать вам признательность, ваши труды не останутся без награды. Польша издревле славится смутами, но нам, шляхтичам старого склада, дорога ее честь. Пока я жив, сие обязательство будет неукоснительно соблюдаться, а если Господь призовет меня, мой долг перейдет к сыну, и он, вне сомнений, исполнит его.

Ах, как же я хочу поскорее с ним увидеться! С ним и с моей бесконечно любимой женой! Я постоянно их вспоминаю в этом пасмурном снежном краю. Они, знаю, тоже стремятся ко мне, но прозябать в этой жуткой Московии я им не позволю. Дома много теплее и безопаснее. Солдатская жизнь не игра.

Несколько лучников отправятся с нами до Польши, чтобы, забрать обратную почту, так что я смогу с ними переслать вам письмо. Но, поскольку существует опасность, что оно может попасть не в те руки, давайте уговоримся о шифре. Если обстановка более-менее благоприятна, я напишу: „Злаки в полях хороши“. Если наметятся позитивные перемены, добавлю: „Все мы ждем доброго урожая“. Ну а если обнаружится прямая угроза для вас, вы прочтете: „Похоже, вскоре грядет сильнейшее наводнение“. Так, думаю, мы оба убережемся от обвинения в сговоре, если дело зайдет далеко.

Я иду на все это из чувства приязни, которая появилась не сразу. Но вы покорили меня. Вы оказались надежным спутником в нелегкой дороге — редкое качество для невоенного человека; вы, не чинясь, заступали на ночные дежурства; вы помогали раненым и недужным; вы, не скупясь, раскрывали свой кошелек, когда наши расходы превышали наши возможности. Думаю, что и своим сносным положением в этом, городе мы обязаны именно вам, иначе скорый на расправу российский царь давно бы разделался с нами.

Да хранит вас Господь в этой непонятной стране.

Граф Д. Зари.

Посольство Стефана Батория Польского

на Руси».

ГЛАВА 4

В последние несколько дней с колоколен Кремля на волю было отпущено около тысячи снежной белизны голубей во здравие государя. Эти птицы порхали повсюду, и московиты крестились на них, прозревая в их чистоте образ Святого Духа. В церквах постоянно распевались все сочиненные Иваном псалмы. Их гармоничный строй призывал людей к благочестию, правда, дивные звуки молитвенных песнопений быстро гасили студеные мартовские ветра.

Прошедшая ночь была для Ивана особо мучительной, и он учащенно дышал, а руки его так тряслись, что плохо удерживали самоцветы, сиявшие перед ним в открытых ларцах. В свои пятьдесят три властелин всея Руси выглядел ветхим, неприбранным стариком. Он охрип от стенаний, от него исходило зловоние, и Борис Годунов его чувствовал, прижимаясь щекой к холодному полу казначейской палаты.