Книга Багровая земля - Борис Сопельняк

А куда девать труп? Хоронить эсерку запретило начальство, а труп было приказано «уничтожить без следа». Крематория тогда еще не имелось, и Мальков решил тело Каплан сжечь в бочке с бензином. Не сразу, но бензин загорелся. И тут же из всех окон стали выглядывать любопытные лица: уж очень аппетитно пахла жареная человечина.

Согласитесь, что такого рода расстрел – мероприятие хлопотное и достаточно дорогое. А ведь назревал «красный террор», когда всякого рода врагов – от студентов до священников и от офицеров до бывших помещиков – расстреливать приходилось сотнями. Зачем тратить целую обойму на одного человека, если при умелом подходе хватит и одного патрона?! Вот и пришлось расстрельное дело ставить на поток. Ничего, со временем нашлись способные люди, которые быстро освоили новую специальность, и профессия «исполнитель смертных приговоров» стала одной из самых престижных. Хотите, расскажу, как?

Саидакбар пожал плечами, а начальник тюрьмы заинтересованно кивнул.

Эпизод № 6

Хотя об их существовании знала вся страна, а результаты деятельности время от времени становились достоянием печати, хотя встречей с ними пугали маршалов и генералов, народных артистов и партийных деятелей, простых рабочих и зажиточных крестьян, ни фамилий, ни имен представителей этой древнейшей профессии никто не знал. А вот лица их стали известны многим. Правда, это было последнее, что видели те «многие».

Тот, кто отправлял людей на тот свет, деловито перезаряжал револьвер и шел к следующей жертве. Убивать – его профессия, и чем больше он убьет, тем выше звание и больше орденов, тем безграничнее авторитет в глазах начальства.

Их первыми серьезными жертвами стали члены царской фамилии. Если о трагической судьбе Николая Второго, его жены, дочерей и сына написано и рассказано немало, то о его родных и двоюродных братьях, о его старших наставниках – братьях отца, почти ничего неизвестно, кроме того, что восемнадцать представителей Дома Романовых были казнены. За что? Ведь никто из них не воевал на стороне белых, не организовывал заговоров с целью свержения советской власти, не пытался вывезти несметные богатства. Убили их только за то, что они – Романовы.

Ну чем был опасен новым обитателям Кремля великий князь Николай Михайлович?! Известнейший ученый-историк, он проводил все свое время в тиши кабинета, рылся в архивах, не вылезал из библиотек. В конце концов он издал книгу, в которой доказывал, что Александр Первый не умер в Таганроге, а еще тридцать пять лет жил отшельником под именем Федора Кузьмича.

После потрясшего всех ареста за Николая Михайловича вступилась Академия наук, небывалую активность проявил Максим Горький. Они обратились лично к Ленину с просьбой освободить бывшего великого князя, приводя доводы о том, что тот всегда был в оппозиции к императору и во всем мире известен как ученый-историк. То, что они услышали в ответ, вошло в анналы: «Революции историки не нужны!» Николая Михайловича отвезли в Петропавловскую крепость и без какого-либо суда и следствия расстреляли.

Такая же участь постигла его брата – Георгия Михайловича, который был известен как искусствовед и директор музея Александра Третьего – ныне он называется Русским музеем.

Войдя во вкус, верные ленинцы не стали церемониться и с Дмитрием Константиновичем, который вначале был моряком, но из-за того, что страдал морской болезнью, сошел на берег и стал коннозаводчиком. Он так увлекся лошадьми, что у него не было времени даже жениться, не то что заниматься политикой.

Присоединили к нему и Павла Александровича, который на долгие годы от Дома Романовых, кстати, был отлучен: он влюбился в замужнюю женщину, отбил ее у мужа и, вместо того чтобы завести интрижку, взял да и женился на ней. Дядюшка императора даже написал манифест, в котором требовал от царя принятия Конституции. В глазах новой власти этот демарш ничего не стоил, и его отправили в Петропавловскую крепость, где морозным январским утром вместе с братьями расстреляли.

К этому времени большевистские палачи поняли, что куда выгоднее держать знатных особ в качестве заложников, выторговывая себе те или иные блага. В марте 1918-го такими заложниками стали шестеро Романовых: бывший артиллерист Сергей Михайлович, настоятельница женского монастыря Елизавета Федоровна, совсем молодые князья Константин, Иоанн и Игорь Константиновичи, а также Владимир Палей. Вначале их отправили в Вятку, оттуда – в Алапаевск. Так ничего не выторговав ни у Деникина, ни у Колчака, озверевшие от крови чекисты поздней ночью подняли заложников с постелей, увезли в сторону заброшенных рудников и столкнули в шахту, забросав гранатами.

Но еще один, пожалуй, самый главный заложник, у людей в кожанках оставался. Это был последний русский император Михаил Второй. Но вскоре и его арестовали и сослали в Пермь. Поселили Михаила Александровича в местной гостинице и обязали каждый день являться в ЧК. Некоторое время его не трогали, а потом ворвались в его номер, предъявили ордер на арест и увезли в ближайший лес. Там бывшего великого князя, а потом и бывшего императора поставили к березе и без лишних слов расстреляли.

Когда со всеми родственниками Николая Второго было покончено, кремлевские бонзы, желая выглядеть не бандитами и палачами, а идейными борцами, подвели под эту садистскую расправу теоретическую базу. «Так Романовы заплатили за триста лет угнетения народа!» – заявили они…

А в тридцатые годы пришлось сочинять специальные инструкции и разрабатывать технологию приведения приговора в исполнение. На самом деле она была на удивление проста. Сначала составлялось предписание Военной коллегии Верховного суда, которое подписывал председатель коллегии Ульрих. Комендант Военной коллегии был человеком исполнительным и буквально через час докладывал, что приговор приведен в исполнение. Одновременно он отправлял записку директору крематория: «Предлагаю принять для кремации вне очереди трупы…».

На следующий день в дело вступали чекистские бумагомараки. Они отправляли родственникам письма, в которых говорилось, что их отец, муж или брат «осуждены к 10 годам ИТЛ без права переписки и передач». Осенью 1945-го этот порядок был изменен, и родственникам стали сообщать, что «осужденный умер в местах лишения свободы». Именно так уведомили брата известнейшего журналиста Михаила Кольцова, утверждая, что тот «отбывая наказание, умер 4 марта 1942 года». А внучке Всеволода Мейерхольда выдали справку, что дед «умер 17 марта 1942 года». И это притом, что оба были расстреляны 2 февраля 1940 года.

Но случалось и так, что о расстрелах объявляли в печати, и вся страна радостно приветствовала это событие. Так было с Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими «врагами народа».

Так кто же нажимал на спусковой крючок и кто последним смотрел в глаза жертве?

Не буду говорить, как, но мне удалось раздобыть десять так называемых послужных списков сотрудников комендатуры НКВД, имена которых наиболее часто встречаются во всякого рода расстрельных документах. Вот что, например, говорится в акте, составленном 4 июля 1938 года:

«Мы, нижеподписавшиеся, старший лейтенант государственной безопасности Овчинников, лейтенант Шигалев и майор Ильин, составили настоящий акт о том, что сего числа привели в исполнение решение тройки УНКВД МО от 15 июня. На основании настоящего предписания расстреляли нижеследующих осужденных…» Далее следует список из двадцати двух человек.