Книга Право на возвращение - Леон де Винтер

Брам попытался освободить свое горло от стальной хватки. Сердце, казалось, вот-вот разорвется. Нужно разжать его руки. И тут он вспомнил, что все еще держит в руке пистолет. Кислорода не хватало, он был близок к обмороку, голова горела; нащупав ногу О'Коннора, Брам прижал к ней дуло пистолета и выстрелил.

Отдача отбросила его руку в сторону, тело О'Коннора затряслось, словно по нему пропустили ток. Рука, сжимавшая горло Брама, ослабла, и, развернувшись, Брам отступил, перехватил оружие обеими руками и увидел кровь, текущую по ноге противника.

О'Коннор посмотрел на кровь с ужасом, потом поднял глаза на Брама и сказал:

— Нет…

Второй выстрел угодил О'Коннору в живот, прошив насквозь куртку. Крови не было видно, но О'Коннор зашатался, и взгляд его застыл, словно внутри выключили свет. Брам поднял пистолет повыше и выстрелил еще раз. Часть лица О'Коннора срезало, словно оно было из пенопласта, огромное тело повалилось наземь и застыло бесформенной грудой.

Но сердце продолжало гнать кровь, она текла из ран, заливая одежду и ковер, руки и ноги беспорядочно дергались.

Брам наклонился, ударил его по горлу, и О'Коннор перестал дышать. Вот и все. Мерзость какая. Неотвратимое возмездие.

Брам выпрямился, он чувствовал себя так, словно его отравили. В ушах шумело, руки и ноги болели. Ламели на окне раскачивались. Резкий запах пороха наполнил комнату; было дымно, словно здесь развлекалась компания любителей дорогих сигар «Cohiba».

Теперь Браму нужны были объективные факты, окончательные доказательства его правоты — чтобы он мог жить дальше. Он отвел взгляд от тела на полу и лужи крови, которая все увеличивалась, выхватил несколько DVD из сейфа и выбежал вон.

Брам несся по лесу; в ушах шумело, ему чудился запах пороха. Он старательно вдыхал свежий холодный воздух, уговаривая себя успокоиться: все это скоро исчезнет из памяти, как дурной сон.

По парковке разъезжали автомобили, покупка рождественских подарков продолжалась. Бейсбольную биту, веревку, фонарь и пистолет он забрал с собой. Он подъехал к реке, протекавшей неподалеку, и бросил все это в ее глубокие воды. Вот о чем он хотел спросить О'Коннора: не здесь ли исчезло тело его малыша? Всего несколько минут быстрой езды отделяли его от того дома, но он полностью себя контролировал.

Он поехал, соблюдая ограничения скорости, и вспомнил, как по этим же дорогам когда-то отвозил Рахель в Нью-Аркский аэропорт — она накрывала рукой его руку или клала руку ему на плечо, — и они говорили о будущем, о доме, о пруде и о подрядчике, таком симпатичном и полезном человеке.

Брам заметил на своем пальто пятнышки крови и заплакал. Он плакал, проезжая Голландский туннель[43]и горделивые небоскребы Манхеттена, пока до него не дошло, что он отомстил наконец за малыша, за своего сына. Он забрал то, что было украдено у него: жизнь. Он остановился на углу возле своего отеля, но не стал выходить, пока совсем не успокоился, и, сняв пальто, отдал машину служащему, чтобы ее отогнали в гараж.

Вернувшись в номер, он просмотрел DVD — мерзкие картинки сексуальных извращений, как он и ожидал, маленькие мальчики. Он испугался, что увидит среди них малыша, разломал диски на мелкие кусочки и выкинул вместе с пальто в мусорный ящик на 62-й улице. Потом, в легком израильском пиджачке, прошел до угла Пятой авеню и юга Центрального парка. Было около полуночи, но пролетки, запряженные лошадьми, еще ждали пассажиров. Лошадей покрывали зимние попоны, пар вырывался из ноздрей, они косились на него своими огромными глазами. Один из кучеров окликнул Брама и дал несколько кусочков сахару — угостить лошадь, словно он был несчастным бездомным, ищущим сочувствия. Кучер с одного взгляда его разгадал. Мягкими теплыми губами лошадь брала с ладони сахар, не причиняя ему вреда.

Крошечные белые хлопья вились над ним — первый снег, который за ночь укроет город девственно-белым покрывалом.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Тель-Авив

Двенадцатью годами позже

Апрель 2024

1

— Он уснул, — сказала Рита Кон, вставая с дивана в гостиной. Маленькая седая женщина, худенькая, как голодная художница. Очки, прицепленные к массивному шнуру червонного золота, который она называла своей «похоронной страховкой», болтались на тонкой шейке. Рита приходилась Икки теткой, сестрой его матери, это она их познакомила.

Икки был феноменально талантлив, и его без проблем взяли на отделение компьютерных технологий Массачусетского Технологического. Он учился на втором курсе, когда друг уговорил его поработать на рождественские каникулы в баре одного из крупнейших отелей Арубы.[44]Щедрые чаевые, чудесная погода, роскошные девушки. Он стал одной из сотен жертв серии терактов-самоубийств, имевших место в среду, 25 декабря 2019 года; ему было девятнадцать. Рождественские каникулы, отели забиты народом, пострадало семь островов. Рита работала на Брама. У Брама были прекрасные связи в Америке. Икки срочно перевезли в Тель-Авив, полтора года лечили и восстанавливали. А потом он стал партнером Брама по «Банку».

— Сколько он выпил? — спросил Брам.

— Не меньше чем пол-литра.

— Как долго ты могла бы с ним побыть?

— Ты сегодня работаешь? Если надо, я могу остаться на всю ночь. Я сейчас дам тебе послушать его.

— Он что-то говорил?

— Я записала на мобильник.

— Ты чудо, Рита, — сказал Брам, надеясь, что она не заметит его скептицизма.

— Он просто говорил. На своем «старом» языке.

— Можно мне послушать?

Она взяла телефон со стола, нажала на кнопку. И зазвучал слабый голос Хартога. То, что он говорил, оказалось бессмыслицей; звуковой ряд напоминал какой-то германский язык. В бормотание вклинивались иногда узнаваемые голландские слова. Брам расслышал: «Еп noten govesie gene, maar halsie van der maken en blagsen van de slas». Это продолжалось около трех минут, ничего не значащий набор звуков с редкими вкраплениями голландских слов. Лучше, чем полное молчание, но ни одной связной мысли он уловить не смог. Если даже голова работала, проблема могла состоять в способности верно произносить звуки.

— Что говорит профессор? — спросила Рита. — Что-то важное?

— Он говорит… — Брам помолчал. — Он рад, что ты с ним возишься. И он тебе за это благодарен.

— Это — голландский язык?

— Да. Староголландский.

Когда Брама не бывало дома, Рита ухаживала за его отцом. Она была вдовой-пенсионеркой, жила этажом ниже и подрабатывала, ухаживая за больными. Ее единственный сын погиб во время войны в Негеве. Муж был убит двадцать лет назад в местах, которые тогда назывались «Западным берегом», и Рита рассказывала, что они с Хартогом регулярно обсуждают «ситуацию». Соблазнительно было надеяться, что Хартог все еще существует в каких-то закоулках своего старого мозга, только не может внятно говорить. Но скорее всего, дух покинул его тело и потерян навсегда. А Рита бессознательно притворялась, выдавая за истину иллюзии одинокого человека, принимающего отголосок собственных слов за ответ воображаемого собеседника.