Книга Судьбе наперекор - Лилия Лукина

— Согласен,— кивнул он.— Но очень сомневаюсь, что Фомич будет с тобой вообще разговаривать. А уж о Свиридове тем более. Он, наверное, не один стакан на радостях принял, узнав, что Богданову башку снесли.

— Придумаю что-нибудь,— пообещала я.— А теперь вот что, уважаемые, кем бы ни был исполнитель, но он откуда-то очень хорошо знал, что и где на заводе расположено. Откуда?

— Елена, ты, видимо, не представляешь себе реального положения дел, но я тебе объясню. Внятно! — предельно серьезно заявил Солдатов.— Рабочие Богданова ненавидели. Люто! Неистово! Страстно! При Свиридове здесь около двух тысяч человек работало, а Богданов завод развалил и людей разогнал. Рабочие Свиридова уважительно Иванычем звали, а Богданова — барином. Чувствуешь разницу? Сейчас от тех двух тысяч меньше ста человек осталось. А ты знаешь, сколько человек спилось, без работы оставшись? Сколько людей руки на себя наложило от безысходности? Не знаешь? Вот то-то же! Когда стало известно, что Богданова грохнули, весь район праздновал так, как раньше и на Первомай не гуляли. Поняла? Нас с Михаилом на заводе не любят, крепко не любят, но, зная нашу историю со ссудами, понимают, что суетимся мы по долгу службы, а вот ты совсем со стороны пришла, чтобы за деньги найти того, кто за всех них отомстил, и вот этого люди уже совсем не поймут. Так что помощи нам, Елена, ждать не от кого. Даже если кто-то что-то знает, то никогда нам ни слова не скажет. А вот убийцу будут выгораживать как спасителя, освободителя и национального героя. Учти на будущее. А теперь, в свете всего вышесказанного, подумай, сколько человек, и очень охотно,— подчеркнул он,— могли объяснить убийце, где директорский кабинет расположен? И как туда ловчее попасть?

— Э-э-э, нет! — возразила я, оставляя без внимания его страстную и пространную речь — я и сама знала, что Богданов был редкостной сволочыо.— Серьезный человек на чужие рассказы полагаться не будет! Он должен был все сам осмотреть! Отсюда-вопрос: из новых людей на заводе никто не появлялся?

— Елена, о чем ты? Какие новые люди? Этим-то нечем зарплату платить,—засмеялся Михаил.

— А я, когда в прошлый раз приезжала, объявление странное видела: какие-то береговые матросы на завод требовались,— вспомнила я.

— А-а-а... — усмехнулся он.— Так они всегда требуются. Это такая должность, что охотников на нее мало.

— Так что, и не приходил никто? — я продолжала настаивать.

— Вряд ли,— пожал плечами Семеныч.— Но можно проверить. Пошли в отдел кадров, поточнее узнаем. А если Наумов приедет, нас позовут.

Мы все вместе прошли через турникет снова в вестибюль и зашли в маленькую комнатушку, окно которой, выходившее на Волгу, было сплошь заклеено от солнца старыми газетами. Там сидели пожилая женщина и молоденькая, пухленькая, какая-то вся очень уютная и домашняя девушка, почти девочка.

— Тамара,— обратился Солдатов к женщине.— Это Елена Васильевна. На все ее вопросы отвечать, как на наши, и даже подробнее. А это,— он кивнул на девчушку,— Оля Фомичева, Фомича внучка,— и спросил у нее: — Ты у нас сегодня последний день работаешь? — она только молча покивала головой.— Тоже к Станиславичу уходит,— объяснил он мне.

— Тамара, это вы вывешивали объявление, что на завод береговые матросы нужны? — спросила я, взглянула на разваливающийся стул, но все-таки рискнула и села.— Ну и что, приходил кто-нибудь?

— Да, как ни странно,— она кивнула головой.— 6-го числа, сразу же после обеда. Я его паспорт посмотрела и к Фомичеву отправила — береговые же в его подчинении.

— А как он выглядел, о чем и как говорил, чем интересовался, устроился он на работу или нет, и если нет, то почему? Иначе говоря, меня интересует абсолютно все,— спросила я, донельзя довольная, что оказалась права.

— Нет, устраиваться он не пришел. А выглядел он... Ну, лет двадцать пять -двадцать шесть, светленький. Я даже не знаю, как его описать. Он совершенно обыкновенный... Правда, вот только глаза у него красивые: серые-серые... А сказал он, что приехал погостить к своему товарищу, ему здесь понравилось, потому что он реку очень любит. Вот и хотел бы, пока тепло, временно у нас поработать.

— А пропуск ему выписывали? — вот сейчас все и прояснится, подумала я.

— Нет,— она смутилась.— Я просто вышла вместе с ним и на вертушке сказала, что это к Фомичу, его и пропустили.

Чаров недовольно хмыкнул, и я сердито глянула в его сторону, чтобы он не мешал — успеет еще порядок в своем хозяйстве навести.

— А паспорт старый или новый? И может, вы случайно что-нибудь запомнили?

— Знаете, запомнила, ведь к нам уже давно никто устраиваться не приходил. Кузнецов Иван Иванович, паспорт у него старого образца, а выдан был в Москве.

— Скажите, Тамара,— осторожно спросила я.— А вы внимательно документы посмотрели? Не было ли в них чего-нибудь странного?

— Вы имеете в виду, не поддельные ли они были? — улыбнулась она, а я кивнула.— Нет, Елена Васильевна,— уверенно заявила она.— Я всю свою жизнь в кадрах проработала и много чего повидала, поэтому заявляю вам совершенно определенно — паспорт был настоящий.

Тут в дверь заглянул какой-то парень.

— Федор Семенович, вы велели сказать, когда Николай Сергеевич приедет.

— Спасибо большое, Тамара,— сказала я, поднимаясь.

В дверях я повернулась, чтобы попрощаться, и увидела обращенный на меня серьезный, совершенно недетский, даже враждебный взгляд Оли Фомичевой.

— Ну вот и новый фигурант у нас появился! — спокойно сказала я, не собираясь сыпать соль на их раны.

— Да ни при чем здесь этот парень! — отмахнулся от меня Солдатов.

— Ты судишь по тому, что раз Тамара о нем рассказала, то не он убийца? Нет уж! Будем проверять, раз уж на него натолкнулись! — решительно заявила я и попросила Чарова: — Михаил, ты на нее кобелей не спускай, что она этого парня на территорию провела,— я бы за бесплатно тоже выкладываться не стала, тем более что, вопреки вашим прогнозам, держалась она довольно приветливо. А вот Оля Фомичева, в силу возраста, эмоции свои скрывать еще не научилась и смотрела на меня, в отличие от Тамары, как на классового врага, родовую вражду лелея.

— Брось ты, Елена,— махнул рукой Пончик.— Лелька и сердиться-то не умеет. Это же ватрушка, а не девчонка. Ей бы приготовить что-нибудь вкусненькое да пожевать. Когда Фомич свой день рождения на заводе отмечал, она такой стол накрывала, что закачаешься. Оторваться невозможно было.

— А у нее что, родителей нет? — спросила я.

— Почему это нет? — удивился он.— Есть, конечно, только они уже много лет за границей по контракту работают. А она здесь при бабке с дедом выросла. Хорошая девчонка, неиспорченная,— и улыбнулся: — Повезет кому-то!

Около двери в приемную по-прежнему стояли двое парней, и еще двое сидели внутри на диване. Манька-Анжела, должно быть, напропалую экспериментировала со своей внешностью, потому что волосы у нее сегодня были зеленые с несколькими желтыми прядями, а ногти — синие. При виде Чарова она обиженно поджала губы и отвернулась, а сам Михаил скривился, как от зубной боли.