Книга Афганец - Фредерик Форсайт

Было ещё темно, когда мальчик из медресе отвёл Мартина на пристань. Там он внимательно изучил «Рашу», чтобы узнать её утром. Дау прошла мимо мола около одиннадцати. Прыжок на восемь футов потребовал короткого разбега.

Бен Селим стоял у руля. Поприветствовав Мартина мягкой улыбкой, он предложил гостю свежей воды, чтобы вымыть руки, и сладчайшие финики с пальм Маската.

В полдень капитан расстелил на палубе два коврика, и мужчины опустились на колени. Мартин впервые молился не в толпе, где голос одного человека теряется в голосах других. Всё прошло отлично — он ни разу не сбился.

Когда агент на задании, когда он, как говорят разведчики, «ушёл в холод», чтобы выполнить особо опасную миссию, его оставшиеся дома кураторы ждут условленного сигнала, известия о том, что он жив, на свободе и функционирует. Такой сигнал может подать сам агент — позвонить, поместить объявление в заранее условленной газетной колонке, оставить меловую черту на стене, заложить тайник. Иногда сигнал подаёт другой агент, наблюдатель, который не вступает с коллегой в контакт, но, увидев его, докладывает, что все в порядке. Это называется подать «признак жизни».

День уходил за днём, а кураторы все больше нервничали в ожидании «признака жизни».

В Тумраите наступил полдень, в Шотландии садились завтракать, а в Тампе была ещё ночь. В первом и третьем пунктах дежурные видели то же, что видел «Хищник». Видели, но не понимали значения увиденного. Руководствуясь правилом необходимого знания — «каждый знает только то, что должен», — им ничего не сказали. А вот на воздушной базе Эдзель не только видели, но и понимали, что видят.

Картинка была отличная: человек на палубе небольшого одномачтового судёнышка стоял на коленях, то поднимая лицо к небу, то касаясь лбом коврика. Судно называлось «Раша», а молящимся был Афганец. В операторской стало шумно. Через несколько секунд Стив Хилл встал из-за стола, чтобы ответить на телефонный звонок, а вернувшись, наградил удивлённую жену страстным поцелуем.

Разбуженный парой минут позже, Марек Гуминни снял трубку, выслушал короткий доклад, улыбнулся и, пробормотав: «Путь далёк», снова уснул.

Афганец лёг на курс.

Глава 11

Поймав попутный ветер с юга, «Раша» подняла парус, остановила двигатель, и глухое ворчание мотора сменилось спокойными звуками моря: плеском воды за бортом, вздохами пойманного парусом ветра, поскрипыванием снастей и такелажа.

Не замечая незримо следующего за ней на высоте четырех миль «Хищника», дау пробралась вдоль южного берега Ирана и вошла в Оманский залив. Здесь она взяла вправо и, подгоняемая бьющим в корму ветром, устремилась в узкий проход между Аравийским полуостровом и Ираном, называющийся Ормузским.

Через этот пролив, где расстояние от оманского полуострова Мусандам до персидского берега составляет всего восемь миль, постоянно, днём и ночью, движутся огромные танкеры. Одни идут с глубокой осадкой, доверху наполнив танки сырой нефтью, которую так ждёт энергичный Запад; другие поспешают налегке к саудовским и кувейтским нефтяным терминалам.

Суда поменьше, такие, как дау, жмутся к берегам, уважительно и с опаской уступая глубокую середину фарватера морским левиафанам. Все понимают, что супертанкер, попадись ему что-то на пути, просто не способен остановиться.

Одну ночь «Раша», капитан которой, похоже, никуда не спешил, провела в дрейфе между островами, лежащими к востоку от оманской военно-морской базы Кумзар. Сидя на палубе юта, Мартин (его ясно видели на плазменном экране в операторской базы Эдзель) заметил в свете луны две «сигаретные лодки», торопливо покидающие воды Омана в направлении иранского берега.

То были контрабандисты, слышать о которых Мартину уже доводилось. Нигде не зарегистрированные, их проворные, оснащённые мощным двигателем судёнышки шныряли от берега к берегу, успешно ведя беспошлинную торговлю. На пустынном иранском или пакистанском берегу их встречали, забирали один товар, обычно дешёвые сигареты, и загружали другой, чаще всего, как ни удивительно, ангорских коз, высоко ценящихся в Омане.

На тихой воде эти узкие алюминиевые лодчонки со сбившимися на середине животными и цепляющимся за что попало экипажем разгонялись с помощью двух подвесных двигателей «Эйч-Пи-250» до пятидесяти узлов. Поймать их было невозможно — контрабандисты знали каждый заливчик, каждую бухточку, прекрасно обходились без огней и в полной темноте ухитрялись проскочить перед самым носом громоздких танкеров.

Фейсал бен Селим снисходительно улыбнулся. Он тоже был контрабандистом, но при том ещё и уважаемым человеком в отличие от бродяг Залива.

— Что будешь делать, друг мой, когда я высажу тебя в Аравии? — негромко спросил капитан.

Матрос-оманец сидел на форпике с удочкой, надеясь добыть на завтрак свежую рыбу. Вечером он молился вместе с ними. Сейчас наступил час приятной беседы.

— Не знаю, — признался Афганец. — Знаю только, что на родину возвращаться нельзя, а Пакистан для меня закрыт, пока там заправляют прихвостни американцев. Надеюсь найти других истинно верующих и драться вместе с ними.

— Драться? С кем? В Объединённых Арабских Эмиратах никто ни с кем не воюет. Они там продались Западу. В Саудовской Аравии тебя сразу найдут и вышлют в Афганистан. Так что…

Афганец пожал плечами:

— Я хочу лишь одного — служить Аллаху. Свою жизнь я прожил. Моя судьба в его руках.

— И ты говоришь, что готов умереть за него, — любезно подсказал катарец.

В детстве, когда семья жила в Багдаде, Майк Мартин ходил в подготовительную школу. Большинство учеников были мальчики-иракцы, сыновья тех, кого называют сливками общества. Их отцы желали, чтобы они, в совершенстве освоив английский, встали потом во главе крупных корпораций, ведущих дела с Лондоном и Нью-Йорком. Занятия велись на английском и включали в себя, помимо прочего, заучивание наизусть образцов классической поэзии.

Больше всего Майку нравился один — история о том, как защищавшие город от наступающей армии Тарквиния римляне уничтожили последний мост, отрезав себе путь к отступлению. Обычно мальчики хором декламировали такие строчки:

За прах своих отцов

И твердь своих святынь

Нет чести большей голову сложить.

— Готов, если смогу умереть шахидом, сражаясь во славу его в священном джихаде, — ответил он.

Капитан и владелец дау немного помолчал, обдумывая что-то, потом сменил тему:

— На тебе одежда, в которой ты пришёл из Афганистана. Такую там носить нельзя — тебя сразу заметят. Подожди.

Он спустился в каюту и через несколько минут вернулся с чистым, недавно выстиранным дишдашем — длинной белой полотняной рубахой.

— Надень это. Камис и тюрбан брось в воду — они тебе здесь не понадобятся.

Мартин не возражал. Когда он переоделся, бен Селим протянул новый головной убор — белую с красным куфию и чёрный витой шнур, чтобы удерживать её на месте.