Книга Музейный артефакт - Данил Корецкий

Студент быстро шел прочь от храма. Настроение испортилось. Странный поп! Неужели подставной, лягаш в рясе, иконы охраняет? Да нет, не может быть. Тогда бы и в других церквях такие же охранники были. А он в них свободно работал… И все же озабоченность осталась, недаром он даже Мерина про попа расспросил, но тот успокоил – не бывает такого… А уж «законник» рыба мудрая, он все знает! Если даже поп чекист, то он не иконы охраняет, а по идеологии работает.

И вот, через несколько дней, он бесшумно крадется по ночным улочкам. Разведка помогла – церковь он нашел быстро. Дверь запиралась с помощью хлипкой скобы, накинутой на столь же хлипкую петлю, в которой висел замок, похожий на те, которыми запирают почтовые ящики. Длинной тонкой стамеской он поддел скобу и легко вырвал короткие для такого ответственного дела шурупы. Приоткрыв скрипнувшую дверь, скользнул из одной темноты в другую – более плотную и со слабым церковным запахом.

Включив круглый китайский фонарь, Студент двинулся к иконостасу. У него была хорошая зрительная память и отменная интуиция, нужные иконы он мог найти даже на ощупь. Но надо на сто процентов застраховаться от ошибок… Он передвинул на живот свою сумку, в которую как раз поместятся четыре доски. Световое пятно пробежалось по иконостасу, выхватывая из мрака суровые лики и осуждающие взгляды святых. К его храброму, хотя и лихорадочно бьющемуся сердцу протянулась холодная рука страха… Он умел преодолевать страх, но сейчас оттолкнуть костлявую руку не смог. Вдруг ледяные пальцы сжали горячий комок плоти так, что он остановился и перестал качать кровь: на месте нужных икон чернели пустые прямоугольники! Что это?!

– Не можешь найти, сын мой? – низкий голос гулко раскатился по пустому помещению, отдался эхом под высоким сводом, отразился от галереи… Студент чуть не обмочился. Ноги подкосились, ужас сковал тело. Сделав над собой усилие, он резко обернулся и, замирая от ужаса, выставил вперед фонарь, не представляя – кого он сейчас увидит…

Луч света рассеял устрашающую черноту и выхватил фигуру человека в рясе, с блестящим на груди крестом. Он медленно подошел вплотную.

– Отец Иоанн?! Вы?.. Зачем тут ночью?

– Тебя жду, – объяснил священник, не обращая внимания на острое жало стамески, пляшущее в дрожащей руке напротив его живота.

– А откуда узнали? – Студент облизнул пересохшие губы. Он потерял свою обычную уверенность, превратившись в жалкого нашкодившего первоклассника, которого неожиданно застукал учитель.

– Как распознают – где волк, а где овца? – продолжил священник. – Так и среди людей видно – кто есть кто… Ты и был волком среди овец! И знаки твои я прочитал… Порчужки[45]поганые…

Студент усмехнулся. Страх прошел. Он сунул стамеску в карман.

– А что, отец, ты тоже чалился[46]?

– Я за веру страдал, – отозвался батюшка. – Но таких, как ты, много повидал. И распознал тебя сразу, и понял, что придешь вскорости… Небось в Верхнедонском, Лебяжьем и Степнянске тоже ты поработал… Вот и постелил на пол одеяло, уже пятую ночь тут сплю…

– А чего ж участковому не сказал?

Отец Иоанн вздохнул.

– Я пастырь, а не загонщик. Я бы тебе отдал то, что ты хочешь. Про Жана Вальжана слышал?

Студент громко поскреб затылок.

– Кликуха редкая. Я только Жана Фармазона знаю. А чего он сделал-то?

– Его переночевать пустили, накормили, напоили, а он в благодарность подсвечники украл. Жандармы его схватили, привели к хозяину, а тот сказал: «Я их ему подарил…»

– А в чем подлянка?

– Ни в чем. Ему стыдно стало, он и раскаялся. Другим человеком стал.

– Интересно! Так чего ж ты свои доски спрятал?

– Да потому, что у Бога красть нельзя, – пробасил поп. – Ты ведь между двух сил бродишь. Только от Добра подальше, а ко Злу поближе… Одумайся – переступишь черту, обратного хода не будет… Придется врагу человечества служить верой и правдой!

– Да ладно, отец, хватит пугать! – скривился Студент.

Батюшка вздохнул.

– Да не пугаю я тебя. Остеречь хочу. Уходи с миром, дверь открыта…

Постоял Студент, глядя под ноги, обошел священника, да быстро вышел из храма. Полная бледная луна вышла из-за облаков, разбавив призрачным светом непроглядную черноту южной ночи. По старинным казачьим поверьям, в полнолуние вылазит из потаенных щелей всякая нечисть: шебуршат по чердакам домовые, бродят в темных оврагах вурдалаки, выныривают из глубоких омутов русалки, рыщут по степи оборотни да ведьмы летают над степью на своих метлах… Но сейчас в окрестностях станицы ничего такого не происходило: только за околицей зачавкал стартер мотоцикла, взревел отлаженный мотор, а еще через пару минут тяжелый «БМВ» уже мчался в синей ночи по разбитой грунтовке, поднимая серебрящуюся в лунном свете пыль. Валентин Горбань с удовольствием подставлял лицо под струи прохладного степного воздуха. Почему-то сорвавшееся «дело» не испортило ему настроения.

Глава 3

Фарцовщики

Ленинград

Август 1961 г.

Граф жил в восьмиэтажном «сталинском» доме – с высокими потолками, просторной прихожей, лифтом и даже мусоропроводом. Но вид он имел обшарпанный и запущенный, как и все окружающие здания. Впрочем, Бернштейн все равно Графу завидовал. По привычке оглядевшись, Александр Исаакович юркнул в гулкий, пахнущий кошачьей, а может, и человеческой мочой подъезд. Это был невысокий лысеющий человек сорока пяти лет, склонный к полноте, а потому избегающий лифта в надежде, что движение продлит ему жизнь.

По стертым ступеням он довольно резво преодолел два этажа, а потом устал и сбавил темп. На нем был мешковатый серый костюм, производства местной фабрики «Красный Пролетарий», и тонкий синтетический галстук, растянутой резинкой обхватывавший толстую шею. Брюки давно уже не ложились под утюг и слегка пузырились на коленях. Словом, Александр Исаакович Бернштейн выглядел так, как и должен выглядеть среднестатистический, замордованный жизнью пятидесятилетний советский гражданин, живущий на одну зарплату. Он всегда прибеднялся, маскировался и любил поговорку: «Береженого – Бог бережет, а небереженого – конвой стережет!»

Бернштейн всегда опаздывал, к этому все привыкли, поэтому на четвертом этаже он еще постоял, чтобы прошла одышка, и только после этого позвонил у обитой потертым дерматином двери, которая тоже ничем не выделялась среди других таких же дверей. Разве что надписью на исцарапанной табличке: «П.П. Пятилетки». В глазке что-то мелькнуло, и тут же с четким округлым звуком провернулся безупречный механизм привозного заграничного замка. Дверь распахнулась, на пороге появился недовольный хозяин.