Книга Рейдовый батальон - Николай Прокудин

— Эй, сержант, отдай мне ствол, а то скоро умрешь совсем. И какой «козел» поставил тебя учиться в учебке на пулеметчика? — хрипло проговорил я.

— Я не виноват: куда послали, там и служил, — ответил сержантик.

В глазах его была затравленность, переходящая в ужас, он начинал понимать гибельность нашего положения. Связи у нас нет, рота быстро движется к технике, а я и этот «осколок» советской военной угрозы, ползем как черепахи.

Как всегда в мою задачу входит собирать, подгонять и выводить отстающих доходяг. Сейчас мне достался этот молодой сержант из гранато-метно-пулеметного взвода Юра Юревич. Это был его первый рейд, который мог стать последним.

— Товарищ лейтенант, я не виноват, это старшина дал мне таки велыки сапоги. Я ему гаварыл, что они хлябают, а он сказал: других няма.

— Ладно, «бульба» недоделанная, хватай автомат и бегом, быстро как только можешь.

Глаза его радостно загорелись. Мое решение облегчить его ношу, сержанта очень обрадовало, однако скорости ему не прибавило. Теперь мешал вещмешок, который почему-то все ниже отвисал, а автомат болтался и цеплял ноги. Юра все свои усилия сосредоточил на борьбе с ним.

— «Бульбаш», ты не надейся, что я и автомат за тебя понесу, у меня всего две руки, два плеча.

— Да я ничего и не думаю, — задыхаясь, ответил Юревич, но в серых глазах мелькнула наглая надежда (подлая мыслишка).

— Стоп! Быстро переобувайся и перебери шмотки в вещмеке.

Он вытряхнул содержимое из мешка: две минометные мины в самом низу, четыре гранаты, мешочек с патронами, сверху одежда и пара банок сухпая, пустые фляги.

— Меняем местами барахло. Клади мины — в самый верх. Быстрее перематывай портянки.

Я посмотрел в сторону вершины хребта, там были уже видны фигуры наших преследователей. Пора чуть охладить их пыл. Дав длинную очередь для острастки — пусть не спешат — догнал сержанта.

— Бегом, бегом, пехота зачуханная! Мать твою!

И в довершение тирады дал ему под зад «сочного» пинка. Сержант приободрился и поскакал гораздо резвее. Теперь со стволом пулемета уже не успевал за ним я сам. Тельняшка мокрая насквозь, рюкзак хоть и полупустой, а остатки боезапаса тянут плечи к земле. К земле давил и двенадцатикилограммовый ствол. Как он его нес предыдущие пятнадцать километров? Теперь мне предстоит бег по хребту со стволом!

Дышать становилось тяжелее. Черт меня дернул на эту войну. Где были мозги? Доброволец хренов. Так и пропаду ни за что. Хорошо, если легко, а если с мучениями?

Солнце медленно садилось и палило не так ужасно, как в полдень, но все равно палило. Хотелось пить, но воды не было. Кончилась еще утром. Мои семенящие шаги и легкая трусца Юревича совпадали по частоте, а его надрывное дыхание и мое, тоже сливались в один хрип. Загнанные боевые лошади. Когда же ротный заметит, что мы гибельно отстали? А, может, видит, материт, но надеется, что успеем уйти, и не хочет всех угробить?

Сзади послышались первые выстрелы, очереди пока не долетали, но так долго не может продолжаться. Проклятый ствол! Снова переходим на бег. Выстрелы придают ускорение. Хочется жить.

Впереди возникла гряда небольших камней, ствол с плеча на землю — очередь по горному склону повыше и еще одна — поближе. Меняю пустой магазин в лифчик-нагрудник, полный — в автомат. Теперь меняем ношу: ствол пулемета в руку, автомат на плечо, легче не становится, вновь возвращаю ствол на плечо. Чтоб треснул тот, кто придумал такой тяжелый пулемет, хорошо хоть он разборный. Быстро догоняю Юревича, руки для подзатыльника заняты, потому вновь отвешиваю ускоряющий пинок.

Это действует, но только минут на пять. Главное, чтоб он не упал и не совсем не отказался идти. Тогда «кранты», его не бросишь, а сил тащить нет. Тогда нас «духи» нагонят быстро. Финалом будет короткая перестрелка, и придется себя любимого подорвать гранатой. А не хочется. Прямо жутко не хочется.

— Юрик, милый, давай скачками, быстрее! Пошел на хрен с подскоком и притопом. Жить не хочешь что ли?

Умоляющие глаза на грязном лице говорили, что хочет, но почти не может хотеть жить. Больше всего бесили эти хлюпающие сапоги, в которых он был как мальчик-с-пальчик и кот в сапогах одновременно.

Пули внезапно зарылись в каменистый склон совсем рядом. Вот это уже совсем плохо. Это уже полный абздец. Как они быстро бегут, гады. Видимо, преследователи спешат налегке.

Но эта «духовская» очередь придала силы и сержанту, и мне. Минут пятнадцать мы неслись как метеоры, с хрипом, с клекотом рваного дыхания в горле, слюна пересохла в запекшейся глотке. Сердце бешено рвалось из груди. Молотом бьет пульс в висках, ноги как чугунные, но бежать необходимо. Проклятый ствол! Бросить нельзя: пулемет без него — кусок железа, а запасного ствола в горах нет.

Не останавливаясь, разворачиваюсь и пячусь спиной. Даю очередь вдоль склона из автомата, зажатого прикладом под мышкой, не прицельно, но пусть «духи» сильно не спешат и не радуются добыче прежде времени.

До меня долетел вопль дикой радости Юревича.

— Наши! Вижу наших! Скорее, товарищ лейтенант!

Ну, вот, теперь он меня подгоняет…

Два бойца сидели и ждали нас на склоне, который резко переходил в обрыв к горной речушке.

Это был Дубино, земляк моего сержанта-недотепы, и Сайд — пулеметчик.

Тем временем наша рота нашла брод и перебиралась через реку.

АГС, поставленный на вершине с другой стороны каньона, издал несколько хлопающих звуков. Это ротный нас прикрывал, а это уже хорошо, просто отлично. Живем! Спасены!

Вот почему рота пропала из виду, они просто были в ущелье, и я их не видел.

Дубино набросился на Юревича.

— Ну, ты, уеб… к! Не позорься, сопли в кулак и вперед! Урода! Почему ствол у лейтенанта?! — И бац! — затрещина.

Что он мог сказать? В ответ — только плачущее хмыканье. Дубино — сержант поопытнее. Воюет на полгода больше чем я, бывал во многих переделках, и это меня успокаивает. Вместе обязательно выберемся.

— Сайд! Прикрывай наш спуск. Три-четыре очереди, с перерывами, и затем догоняй. Пять минут на все. Не задерживайся, мусульманин. Юревич быстро вниз! — отдавал я на бегу приказы бойцам.

Эх, теперь мне уже гораздо легче дышать и командовать.

— Товарищ замполит, отдайте ствол — я понесу, — приходит мне на помощь Дубино.

— Васька! Сколько раз говорить, не замполит, а товарищ лейтенант!

— Да какая разница.

— Большая! К тебе же подчиненные как к сержанту обращаются, а не как к командиру отделения.

— Ну и что, пусть хочь как обратятся, главное, чтоб я понял.

— Так положено по уставу. Ты же к ротному «ротный» не обращаешься?

— Нет, он за это в лоб даст.