Книга Стукач - Олег Вихлянцев

– Типун табе на язык! – перекрестился Устимыч.

– Ну все, – проговорил Соленый, садясь за руль. – Бывай. Я помчался.

– Ни пуха!..

– К черту! – крикнул Соленый, уже захлопнув дверцу и трогаясь с места.

– Огонь-парень: – одобрительно высказался Устимыч.

«Газик» Соленого съехал с горки, на которой раскинулся поселок, и скрылся за поворотом, уходящим в тайгу, за склон сопки. Какое-то время был слышен рев мотора, но и он постепенно стих.

…Дорога до Буреинского моста заняла у Соленого не более двадцати минут.

Река шумно несла свои красно-бурые ледяные воды на Север. Поток был настолько мощным, что казалось, непонятно, каким образом держится на ее пути хлипенький деревянный мостик, соединяющий два обрывистых берега щелястым дощатым настилом с невысокими бревенчатыми перилами.

Уже подъезжая, Соленый остановился. Заглушил двигатель и вышел из машины. Прислушался. Шум воды. Шелест листьев. Пение таежных птиц. Ничего подозрительного. Лишним для него было бы сейчас появление здесь кого-либо из людей. Но – как по заказу – никого не было.

Вернувшись за руль, Соленый завел мотор и не спеша выкатил на мост. Расположив машину чуть наискосок, передним бампером к огороженному борту, он ручным тормозом прекратил движение. Затем выключил тормоз и, не заглушая двигателя, выпрыгнул из кабины на дощатый настил. Осталось лишь обойти «газик» сзади и немного поднатужиться, чтобы толкнуть его вперед.

На холостом ходу и нейтральной передаче автомобиль накатом пошел к перилам и своим весом проломил их. Свободное падение «газика» с моста в бурлящую воду заняло лишь десятую долю секунды. Ударившись о вспененную водную поверхность, он еще несколько мгновений качнулся на волнах, словно не желая тонуть, но, влекомый течением и собственной тяжестью, клюнул носом и быстро пошел ко дну.

Оглядев поврежденное ограждение и удовлетворенно хмыкнув, Соленый еще раз окинул взглядом окрестности и быстро пошел прочь.

Путь его лежал теперь в противоположную сторону от Ургала и Чегдомына.

Пораскинув мозгами, решил Соленый пробираться отсюда не в Москву или Ленинград, а в далекую Среднюю Азию. Там, в Ташкенте, жил один его корешок. Старый знакомый, с которым когда-то очень давно отбывали они срок в Пермской зоне. Координаты его Соленый имел. Правда, времени прошло предостаточно, и корешка того давно могло не быть в живых. Но, как говорится, попытка – не пытка. Доберемся до Ташкента, а там поглядим, что да как. Ташкент – город хлебный.

Ленинград

…Часы показывали без четверти десять, и он рассчитывал успеть в дежурный гастроном, расположенный рядом, на первом этаже соседнего дома.

Выбежав из подъезда, Кешка скользнул взглядом по припаркованным чуть в стороне красным «Жигулям». Но не придал появлению здесь машины особого значения. Мало ли кто из соседей мог оставить ее у дома? И что с того, что в салоне сидят трое? У них свои дела, у Кешки – свои. Будет по сторонам глазеть да слюни пускать – в гастроном опоздает. И тогда точно останется без ужина.

Ему повезло. Гастроном работал.

– Триста граммов «Докторской» колбасы, кусочек «Российского» сыра, пачку сливочного масла, килограмм сосисок, хлеб и бутылку кефира.

Затарившись, Иннокентий направился к дому. Он чувствовал себя совершенно измотанным. Отступили на задний план майор Багаев с его интригами, мрачные воспоминания о зоне, и даже недавняя жуткая встреча с обезумевшей матерью как-то сгладилась. Хотелось тишины и покоя. Хорошо, хоть крыша над головой имеется. Спасибо Багаеву… Зар-р-раза! Опять Багаев. Всюду он. И в зоне, и на свободе…

– Привет, кореш… – В полутьме подъезда, куда Кешка ступил с улицы, прозвучал голос, заставивший его коротко вскрикнуть и шарахнуться в сторону.

– А-а!..

– Да ты не ссы, Маруся, я – Дубровский!

Из темного закутка, где были приколочены к стене почтовые ящики, вышел человек. Кешка не знал его.

– Какой Дубровский?! Не знаю никакого Дубровского! – Монахов попытался быстро пройти мимо, вверх по лестнице, но человек преградил ему путь.

– От Бизона. Слыхал?

Эта кличка была Кешке знакома. Еще десять'лет назад Бизон был казначеем воровского общака. Он и организовал тогда переброс в зону денег и морфина. Багаев же обстряпал все таким образом, что будто бы Лелик, продавшийся ментам, сдал Барсука. А деньги и наркотик спас тогда якобы не кто иной, как он, Кешка Монахов. Барсуков и Прибаев при известных обстоятельствах погибли. Следовательно, опровергнуть разработанную оперативной службой версию было некому. Факт оставался фактом: обе посылки остались целы и попали по назначению – на поддержание мотавших срок корешей. Кроме того, на волю немедленно просочилась информация – опять же разыгранная Багаевым, – что именно Монах организовал и возглавил бунт в зоне, за что получил приличный дополнительный срок. Все это не могло остаться вне поля зрения Бизона и иже с ним.

– …Я спрашиваю, о Бизоне слыхал? – повторил свой вопрос человек.

– Может, слыхал, а может, и нет, – как того и требовала обстановка, ответил Кешка. Внутри у него все затряслось; руки готовы были выпустить пакеты с покупками. Он понял: игра началась.

– Ну коли не слыхал – твое дело. Держи! – Человек сунул ему в накладной нагрудный карман сорочки запечатанную пачку болгарских сигарет «Интер» и испарился.

Кешка выглянул из подъезда. Ни его таинственного собеседника, ни красных «Жигулей» не было. Подивившись тому, что он даже не услышал шума двигателя отъезжающей машины, Иннокентий направился в квартиру.

Узбекская ССР. Ташкент

– Хуш келибсиз, урток полковник! Утрин, мархамат! Мана – якши палов! Мана – джуда якши кабоб! Мана – сомса! Мана – кук чой![66]

Сухопарый и торопливый в движениях кореец принимал в своем доме начальника городского уголовного розыска. В тени густых виноградных лоз, на низеньком столе-дастархане, расположенном во дворе просторного частного дома, кроме всего вышеперечисленного были расставлены плоские тарелочки с восточными сладостями, высились горки фруктов и свежих овощей, отдельной стопкой располагались пышные пшеничные лепешки. Чайники были двух видов. Синие и белые. В синие, разрисованные изображениями хлопковых коробочек с золоченым обрамлением, был налит горячий и ароматный зеленый чай. А емкости чисто белых заполняла бесцветная жидкость, именуемая в быту весьма прозаично – водкой.

Полковник, присев на скрещенных ногах, потянулся к белому чайнику и налил из него в пиалу почти до краев.