Книга Кровавая луна - Джеймс Эллрой

– Мне надо бежать. Береги себя, Арти. Когда-нибудь я расскажу тебе всю историю.

Кэтлин Маккарти закрыла магазин рано и вернулась в жилую часть дома. Ей хотелось кое-что записать и приготовиться к встрече с высоким полицейским. Рабочий день прошел страшно неудачно. Сплошное разочарование. Ни одной продажи, зато ее осаждали бесчисленные посетительницы. Они не покупали, а только перелистывали книги и жаждали обсудить с ней проблемы феминизма, пока она пыталась по телефону добыть информацию и помочь в розыске психопата, убивающего женщин. Ирония ситуации показалась ей очевидной и в то же время достаточно пошлой. В результате Кэтлин почувствовала себя униженной. Она так долго ненавидела полицию! А теперь помогает полицейским. Она видела в этом свой моральный долг, но заплатила частицей собственного «я». Чтобы хоть как-то успокоиться, Кэтлин пустила в ход логику: «Помогая другим, вступаешь в противоречие с собой. Диалектика. Гордость. Твое непокорное ирландское сердце».

Вся эта риторика нисколько не помогла, и Кэтлин улыбнулась подлинной иронии. Секс. «Ты хочешь этого копа и даже не знаешь, как его зовут».

Она прошла в ванную и разделась перед высоким зеркалом. Крепкое тело. Упругая грудь, хорошие ноги. Приятная худощавость. Высокая красивая женщина. Тридцать шесть, а на вид… Слезы заволокли глаза. Она не поддалась слабости, заставила себя смотреть на свое отражение. Это сработало: слезы высохли, так и не пролившись.

Набросив на плечи халат, Кэтлин прошла в гостиную, соединенную с кабинетом, выложила на стол бумагу, ручку и словарь. Мысли закружились, сменяя друг друга. Отрывочные, бессвязные куски прозы боролись с мечтой о любви. Как всегда, мечта о любви победила. Кэтлин рассеянно, прямо через халат, провела рукой между ног и вдохнула аромат цветов. Цветы всегда появлялись, когда больше всего были ей нужны, когда ее жизнь оказывалась на грани чего-то нового, неизведанного. Они возникали у ее порога в самый нужный момент, словно кто-то подслушивал ее мысли, и неизвестно было, кто их присылает. Растроганная, она гадала, кто бы это мог быть, вглядывалась в лица незнакомых мужчин в поисках признаков духовного родства, сочувствия или некого особого интереса.

Она была уверена, что он высок, умен и наверняка ее ровесник. Восемнадцать лет он присылал ей цветы, а она до сих пор не знала, кто он такой! Знала только одно: он родом из ее старого района, он видел ее по дороге в школу, когда она шла со своей свитой…

Мысли о свите дали Кэтлин зацепку. Она взяла ручку и написала:

Спроси у мертвых, что они поют

И что в словах они от мира прячут.

Я знаю – моя жизнь неспетая, а значит,

Ее мне за удачу не зачтут;

В смятении, под бременем тоски

Ловлю я радостей слепые отголоски;

Как давит нерастраченность виски!

Как зыбка неба светлая полоска!

Кэтлин вздохнула и откинулась на спинку стула. Снова вздохнула, извлекла свой дневник и записала:

Из меня словно сама собой изливается добротная проза. Я подразню себя – просто посижу тихонько и вернусь в настоящее со своего примерно десятитысячного высокогорного плато «хорошей прозы». В последние дни все так странно! Даже качественная, вполне пригодная проза кажется вымученной. Этот дневник (а он скорее всего никогда не будет напечатан) представляется куда более реальным. Похоже, я приближаюсь к периоду полного бездействия. Буду просто сидеть и ждать, пока что-нибудь не произойдет. Когда это случится, я все обдумаю, потом отключусь от действительности и выдам на-гора новую книгу. Именно об этом, как мне кажется, свидетельствует появление полисмена. Ладно, признаю: он привлекателен, от него никуда не деться, но, даже не будь он так неотразим, я дала бы ему шанс. И вот что еще я хотела бы понять: это настроение «Пусть все идет своим чередом» проистекает из жажды духовного обновления или из одиночества, похоти и желания в конце концов расстаться с той ужасной частью моего «я», которая вынуждает отделиться от всего рода человеческого и существовать только в словах? Кто знает? Одиночество подарило мне великолепные слова, но оно же приводит мои отношения с мужчинами к катастрофе. Еще одно – девятимиллионное? – размышление о том, что он представляет собой как личность? Только не сегодня. Сегодня останемся в границах возможного. Что-то я вдруг устала от слов. Надеюсь, у полисмена не слишком «правые» взгляды. Надеюсь, он способен прислушаться к голосу разума.

Кэтлин положила ручку на исписанный лист, удивленная, что мужчина ее мечты за компанию с полисменом вдохновил ее на такие глубокие раздумья. Улыбнувшись непредсказуемости муз, она бросила взгляд на часы: шесть тридцать. Кэтлин вернулась в ванную и встала под душ перед свиданием, думая о том, куда завела бы ее эта первая строфа и что с ней будет, когда в семь часов прозвонит дверной звонок.

Звонок прозвонил ровно в семь. Кэтлин открыла дверь, и Ллойд предстал перед ней в старых вельветовых джинсах и пуловере. Она заметила на его левом бедре обтянутую пуловером кобуру с револьвером и мысленно обругала себя: ее твидовый брючный костюм от Харриса был явно не к месту. Чтобы исправить ошибку, она сказала: «Привет, сержант!» – и, ухватив за выпирающую кобуру, втянула Ллойда через порог. Тот покорно следовал за ней, и она выругала себя второй раз, увидев, как он улыбается.

Ллойд сел на диван, широко раскинув свои длинные руки в неком подобии распятия. Кэтлин стояла перед ним в замешательстве.

– Я обзвонила всех, кого могла, – наконец заговорила она. – Больше дюжины книготорговцев. Ничего. Никто из моих друзей не видел человека, подходящего под твое описание. Ситуация была гротесковая. Я пыталась помочь полиции задержать ненормального убийцу женщин, а меня поминутно отвлекали женщины. Им хотелось обсудить поправку к Конституции о равных правах.

– Спасибо, – поблагодарил Ллойд. – Я в общем-то ничего и не ждал. В настоящий момент я просто выуживаю все, что попадется. Удильщик из убойного отдела, жетон номер одиннадцать – четырнадцать, вышел на работу.

Кэтлин села.

– Ты курируешь ход этого расследования?

– Да нет, – покачал головой Ллойд, – в настоящий момент я один. Мое начальство не даст мне «добро» на полноценное расследование и не позволит привлечь к работе нижестоящих офицеров. Сама мысль о серийном убийце приводит их в ужас. Они боятся за свою карьеру, за престиж департамента. У меня бывали случаи, когда я курировал ход расследования, хотя эту обязанность обычно доверяют лейтенантам и капитанам, но я…

– Но ты настолько хорош, – вставила Кэтлин.

– Нет, я не настолько хорош, – улыбнулся Ллойд, – я лучше.

– Умеешь читать мысли, сержант?

– Зови меня Ллойдом.

– Ладно, пусть будет Ллойд.

– Ответ: иногда.

– Знаешь, о чем я думаю?

Ллойд обнял обтянутые твидом плечи Кэтлин. Она напряглась, но вырываться не стала.

– Могу себе представить, – усмехнулся он. – Как тебе вот это для начала? «Кто этот парень? Может, такой же полоумный правый экстремист, как большинство копов? Может, часами рассказывает анекдоты о ниггерах и обсуждает женские щелки со своими приятелями-полицейскими? Может, ему нравится причинять людям боль? Убивать? Может, он верит в существование заговора негров, коммунистов, евреев и гомосексуалистов с целью захвата мирового господства? Может…»