Книга Англия, Англия - Джулиан Барнс

Это была правда. Некоторые девушки хныкали, что дело не стоит надбавки — почему это Виктору позволено то, чего нельзя другим? Что ж, недолго еще он будет им докучать; да и у нее хлопот поубавится, а то не больно-то легко каждые два-три месяца подыскивать новую Хайди.

— Тетенька, можно я пойду поиграю? — Среди племянников Виктор выделялся тем, что быстрее всех приступал к делу. Он знал, что ему нужно, когда и под каким соусом. В этом смысле она будет по нему скучать. Иногда с новым племянником целый век промучаешься, пока выдавишь из него его пожелания. Пытаешься им помочь, угадать и иногда ошибаешься. А они ноют: «Ну во-от, вы все испортили…»

— Да, Виктор, иди поиграй, милый. А я ненадолго прилягу. У меня был очень утомительный день.

Сэр Джек направился к лестнице — уже совсем другой походкой. Ягодицы потяжелели, коленки подгибались, ноги выворачивались носками наружу. Он спустился по ступеням бочком, вперевалочку, чуть ли не падая. Но он удерживал равновесие; он теперь большой мальчик, а большие мальчики знают, куда идти. В первый раз тетушка Мэй пыталась его проводить, но он это пресек.

Детская — двенадцать на семь метров, ярко освещенная, с прелестными картинками на желтых стенах. В ней царили два предмета: деревянный манеж полутораметровой высоты, площадью три квадратных метра, и коляска — два с половиной метра в длину, на колесах с толстыми спицами и прочными осями. Кузов коляски окаймляли фестоны в виде «Юнион-Джеков» — государственных флагов Великобритании. Крошка Виктор отрегулировал выключателями, размещенными над гигантским плинтусом на высоте колена, яркость света и громкость шипения газового рожка. Повесил костюм на вешалку, а рубашку и белье швырнул на лошадку-качалку. Когда он подрастет, будет качаться на лошадке, но пока он еще маленький.

Раздевшись догола, он отодвинул медную задвижку манежа и вошел внутрь. На пластмассовом подносе лежало, трепеща, зеленое желе, только что из формы, полуметровой высоты. Иногда ему нравилось ронять желе на пузико. Иногда ему нравилось хватать его и кидать в стену; тогда его ругали и шлепали. Сегодня желе его не соблазнило. Он лег навзничь и закопался в мохнатый розовый ковер, по-лягушачьи вывернув коленки. Потом, полуобернувшись, уставился на великанский комод. Высоченная стопка пеленок, метровый пузырек с детским маслом, такая же банка присыпки. Тетушка Мэй знает, что делает. Не сразу он ее нашел, но она стоит своей цены до последнего евро. В нужный момент дверь детской отворилась.

— Крошка! Крошка Виктор!

— Агу-гу-гу-гу!

— Крошка-голопопка. Наденем на попку пеленку.

— Пелека, — мурлыкал сэр Джек. — Пеле-е-ека!

— Хоро-ошая пелека, — подтвердила Люси. Она была одета в свежеотглаженную коричневую форму няни; на самом деле ее звали Гестер; втайне от тетушки Мэй она писала докторскую по психологии секса в Ридингском университете. Но здесь ее называли Люси и платили наличными. Взяв с комода неохватную банку с присыпкой, она поставила ее на перила манежа. Из отверстий диаметром с носик чайника посыпалась ароматная присыпка; Виктор на радостях пускал пузыри и вертелся волчком. Помедлив, нянюшка начала щеткой из верблюжьей шерсти, надетой на палку от швабры, натирать кожу Крошки присыпкой. Он перевернулся на спинку, и она присыпала его с другой стороны. Затем взяла с комода пеленку — хотя вообще-то это была махровая простыня. Сэр Джек делал вид, будто не помогает нянюшке, а Люси — будто без труда ворочает по упругой простыне тучное тело. Крошка артистично сучил ногами, пока Люси обворачивала его пеленкой и застегивала ее полуметровой медной булавкой. Как правило, крошки предпочитали памперсы на липучках; один лишь звук отдираемой липучки действовал на них мгновенно. Но Крошка Виктор выбрал пеленки из полотенец и булавки. Гестер задумалась, каким было детство, которое они сейчас на пару разыгрывали заново, кто были его родители — «зеленые», упертые бытовые консерваторы или просто-напросто бедняки?

— Крошка хочет ням? — спросила Люси. Также этот крошка любил старомодное сюсюканье. Другие нуждались во фразах взрослого толка — вероятно, это означало, что с ними с рождения обращались, как со взрослыми, лишая аутентичного опыта грудничка, потому-то они и стремятся теперь наверстать упущенное; но также это могло указывать на желание контролировать ситуацию по-взрослому; или же неспособность регрессировать еще дальше. — Может быть, Крошка хочет, чтобы ему сменили пеленку? — произносила няня, подходя к грамматике совершенно серьезно. Но этот Крошка требовал считать его Крошкой до мозга костей. Матерчатые пеленки, натуральные междометия и… и все остальное, то, о чем она в данный момент предпочитала не думать. — Крошка ням хочет? — повторила Люси.

— Сисю, — пробурчал он. Для трехмесячного младенца речь развита просто на диво; но жизнеподобная невнятность в выражениях слишком затруднила бы работу.

Она высунулась за дверь и вскричала: «Крошка хочет ня-ям!» специально отрепетированным тоном, благостным и двусмысленно-задорным одновременно. В двух метрах над ее головой Гэри Джеймс радостно показал сам себе два больших пальца, восхищенный качеством звука. Гэри увидел на экране, как Люси вышла в коридор, а сэр Джек встал в манежике. Переставляя неуклюжие ножки, вперевалочку, с отвисшим задом, он прошлепал к комоду, рванул на себя нижний ящик и вытащил чепчик в голубую клеточку. Завязав под подбородком тесемки, он решительно вскарабкался по стальной лесенке в коляску и бухнулся в кузов. Коляска закачалась на рессорах, как океанский лайнер — на волнах, но с места не стронулась. Тетушка Мэй не зря каждый раз проверяла, крепко ли она привинчена к полу.

Сидя под поднятым тентом коляски, глядя на трепещущие «Юнион-Джеки», сэр Джек начал хныкать и скалить зубки. Спустя какое-то время рев прекратился, и — почти таким же тоном, как в своем рабочем кабинете — он возопил:

— СИСЮ!

То был знак, по которому в детскую вбежала Хайди. Всех кормящих матерей, работавших у тетушки Мэй, звали Хайди; такова была традиция. У данной Хайди молоко уже истощалось, а может, ей просто надоело подставлять свои груди чавкающим седым Крошкам; в любом случае через неделю-две ее придется заменить. То была главная закавыка в работе тетушки Мэй. Однажды, совсем отчаявшись, она взяла Хайди ямайского происхождения. Ох, какую истерику закатил Крошка Виктор! Ужасный вышел ляп.

Также Виктор настаивал на благопристойном лифчике для кормления. Некоторым Крошкам нравились кормилицы-топлесс, этакие стриптизерки; но Крошка Виктор старался быть хорошим Крошкой. Хайди, с заплетенными в «колосок» мелированными волосами, чуть-чуть выпростала блузу из-под своей юбки в тирольском стиле, взобралась по лестнице к коляске, расстегнула пуговицы и сняла колпачок, прикрывающий сосок. Сэр Джек, вновь промурчав: «Сися», вытянул губы трубочкой, чтобы получился как бы ротик с голыми деснами, и впился в оголенный сосок. Хайди осторожно надавила на свою грудь; Виктор, подняв свою лопатообразную ручонку, прижал ладонь к чашке лифчика и зажмурился, наслаждаясь. Спустя несколько нескончаемых минут Хайди убрала сосок, брызнув молоком ему на щечки, и дала Крошке другую грудь. Она давила, а он вновь сосал своим детским ротиком, шумно глотая. Чтобы кормить его этой грудью, Хайди пришлось неловко перегнуться — ужас, что за работа. Наконец он открыл глаза, словно после глубокого сна, и нежно отпихнул ее. Еще чуть-чуть опрыскав его молоком, Хайди предположила, что он почти готов. Она знала: он предпочитает, чтобы молоко вытирала Люси. Вновь упрятав соски в колпачки, Хайди застегнула блузу и небрежно скользнула рукой по пеленке, под которой что-то топорщилось. Да, Крошка Виктор в нужной кондиции.