Книга Ненавижу - Анастасия Монастырская

— Ты… — побагровев, побелел Колобок.

— Я. Понимаешь, только так можно заставить своих героев рассказать все без утайки, и тем более, без маски.

— Они знали?

— Через пять минут после эфира. Я дал им право выбора — смерть или скандал. Каждый выбрал скандал. Получилось неплохое шоу. Дальше будет только лучше. И знаешь, что меня особенно радует? То. Что ты не сможешь ничего остановить. Для этого тебе придется отключить весь телецентр. Правда, смешно? Отключишь — и твоей карьере конец. Нет — возможно, все и обойдется.

— Там люди!

— Согласен. И что? Если ты не будешь делать глупости, то ничего страшного не случится. Мы сделаем хорошее шоу. Ошибешься — и получишь шесть трупов в прямом эфире. А, может, и больше. Первые ряды, где устроились наши звезды, также находятся в зоне риска.

Колобок молчал, прикидывая возможные варианты, и понимал: ситуация патовая, и ничего нельзя изменить. Ни-че-го.

— Сволочь!

— Я рад, что вы наконец признали мои незаурядные способности. А теперь прошу прощения — эфир.

— Приготовились! Пять… четыре… три… два… один. Мы в эфире!

— Ну, вот наконец, закончилась рекламные откровения наши спонсоров, — Эдик шутливо поднял бокал. — Надеемся, что вы поддержите нашу передачу и купите что-нибудь бесполезное и дурацкое. Но это будет завтра, а сейчас… Сейчас зрители в этом зале зададут нашим участникам все вопросы, которые только смогут придумать. Смелее, друзья мои, смелее!

— Вопрос Вадиму. А почему вы не сказали своему боссу об этом раньше?

— Вы думаете, он бы поверил? Да и что бы я ему сказал: Стас, я люблю тебя, выходи за меня замуж?!

Смех в зале.

— Господин Кожемякин, вы ничего не хотите добавить?

— Только то, что он пидор! Вы, чё, думаете, все так просто? Типа сделаете из него бабу, и я сразу запал? Щас! Да я его на порог не пущу!

— А как ты узнаешь, что это я? — вдруг вкрадчиво, почти по-женски спросил Вадим. — Перемена пола — это полная перемена личности. К тебе приду не я, придет незнакомая женщина, и ты не будешь знать наверняка, что она — это я. А? Об этом не думал? Ведь ты ни одной юбки не пропускаешь, не пропустишь и мою. Я знаю о тебе все, ты — ничего. И в каждой своей бабе ты будешь теперь искать меня. Кто знает, вдруг еще примерным мужем станешь! Уж кто-то, а твоя жена — точно не я.

— Вопрос Семену Петровичу. А что вы испытали, когда узнали, что ваши жена и любовница спят в месте.

— Стыд… и неудобство.

— Стыд, понятно, а неудобство почему?

— У нас квартира маленькая, мне пришлось спать на кухне.

— То есть они в постели, а вы у плиты?

— Примерно так, — после паузы ответил Мазурик. — Знаете, я только сейчас понял, что не хочу никакой мести. Я просто хочу стать свободным. И в первую очередь, свободным от своих пусть и мнимых, но обязательств.

— Нужно просто уйти, как настоящий мужчина.

— А куда?

— Снимите комнату, квартиру!

— Как у вас все просто — снимите квартиру, и все проблемы сами собой рассосутся. А здесь, — он ткнул себя в сердце. — Здесь они рассосутся? Ведь это не просто сексуальная связь двух не молодых и уже некрасивых женщин! Они мне мстят, понимаете? Каждая по-своему: жена за все прожитые годы, любовница за то, что эти прожитые годы прожиты не с ней.

— Вы считаете, что они имеют право на месть?

— Не знаю, — Семен Петрович устало потер виски. — До недавнего времени был уверен, что я, в общем-то, не такой и плохой человек. Бывают хуже… Но теперь уже в этом совершенно неуверен.

— Вы считаете, что, уехав, сможете начать новую жизнь?

— Не знаю. Считайте мое желание епитимьей самому себе. Может, мне там будет еще хуже. Может, лучше. Но здесь я не могу совершенно оставаться. Не могу, и все.

— Вопрос Марине. Марина, а ваш муж спит со своей бывшей женой?

— Свечку над кроватью не держала.

— Почему он к ней вернулся?

— Об этом лучше всего спросить у него. Если он вам расскажет, то мне не забудьте сообщить. Самой интересно.

— Марина, вы ревнуете?

— Если ревность — раздражение, то да.

— Почему вы ее сами не убили?

— Все надо делать профессионально. Убийство — не моя профессия.

— Как вы думаете, муж вам устроит скандал?

— У меня на это больше прав, вы не находите?

— Вопрос Светлане Борисовне. Почему вы не подали на своих обидчиков в суд?

— Потому, что не верю в судебную систему. И потом, какой бы срок им назначили? Исправительные работы? Филиппу Бредосовичу их уже назначали раньше, и что? Кто-нибудь видел его с метлой или в строительной бригаде?

— Светлана Борисовна, а почему они так себя ведут? Почему именно с вами?

— Потому, что мы им позволяем так себя вести. Так сказал один очень хороший человек. Потому, что я позволила им это с собой сделать. Это не люди. Это нелюди. Они уверены: что бы ни случилось, публика простит, обласкает, да еще накажет того, кто посмел плюнуть в ее кумира. И они ставят себя выше любого, кто ниже их. Простите, я очень волнуюсь, потому и говорю коряво.

— И все же надо решать проблему законным путем… Ведь есть пленка, есть показания врача…

— Вы говорите о социальном наказании. Но мне оно не нужно.

— Не вам решать.

— Мне! — Светлана Борисовна подалась вперед, щурясь от света. — Я — жертва, значит, мне решать, каким будет наказание. Я хочу, чтобы обоих унизили публично. Чтобы прямо здесь сняли с этого звездуна штаны и высекли. А потом ее, — небрежный кивок в сторону Потутиной.

— Вы думаете, они раскаются?

— Нет, конечно. А кто тут вообще говорит о раскаянии? Напротив, обозлятся. А после шоу натравят на меня свои псов, вон как их шокеры слюни пускают, — она надрывно хихикнула. — Но мне уже не страшно.

— Ада…

— Да?

— Вы до сих пор любите своего бывшего мужа?

— А это так важно? Теперь, когда ничего, кроме жизни, не имеет значения…

— Немного высокопарно.

— Желаю вам никогда не узнать, что именно стоит за этой, как вы выражаетесь, высокопарностью.

— Вы так боитесь смерти?

— А вы? — она облизала губы. — О смерти легко может говорить только тот, кто ее не воспринимает всерьез. Все мы когда-то умрем, но не завтра же… И вдруг ты узнаешь — не исключено, что именно завтра… Первая реакция — ужас. Как же так? Ведь ты ничего не сделал для того, чтобы умереть. И вдруг — смерть. Потом круг за кругом проходишь свой ад: злость, надежду, покорность, смирение и снова надежду, а потом наступает равнодушие… Или не наступает… У кого как. Каждое утро я просыпаюсь и думаю, что следующий день может быть намного лучше этого, но переживу ли я этот лучший день — большой вопрос. Это как если бы быть приговоренной к смертной казни, но не знать, когда она свершится: вчера, сегодня, завтра…