Книга Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов - Джаспер Ффорде

— Угадайте что! — воодушевленно воскликнула она.

— Понятия не имею.

— Ну давайте же, угадайте!

— Не хочу гадать, — отмахнулась я, надеясь, что скука в голосе послужит предупредительным звоночком.

Не послужила.

— Нет, вы должны угадать!

Я вздохнула.

— Ладно. У тебя новые бусы или еще что-нибудь.

— Неправильно, — сказала она, с сияющим видом доставая бумажный пакет. — Я принесла вам сэндвич с беконом, как вы хотели!

— Этого я бы в жизни не угадала, — отозвалась я, усаживаясь за стол, затопленный новыми записками и отчетами, и добавила, не подумав: — Как у тебя дела?

— Плохо спала сегодня ночью.

Я потерла лоб, а она уселась напротив и пристально на меня уставилась, нервно стиснув руки. У меня не хватило духу сказать ей, что расспросы о ее здоровье были с моей стороны простой вежливостью. В действительности меня это не интересовало. Даже совсем наоборот.

— Правда? — сказала я, пытаясь отыскать записку, хотя бы отдаленно к чему-нибудь относящуюся.

— Нет. Я думала о вчерашнем инциденте с Минотавром и хочу извиниться… еще раз.

— Проехали. Сообщения есть?

— Вот я и извиняюсь.

— Извинения приняты. А теперь: сообщения есть?

— Я написала письмо, где вкратце изложила мои извинения.

— Я не желаю его читать. Дело закрыто.

— А… ладно… хорошо, — начала она, взволнованная тем, что мы не собираемся пространно анализировать предыдущий день, и пытаясь припомнить все, что ей говорили в то утро. — Мистер Бунюэль звонил сказать, что закончил ремонт «Гордости и предубеждения» и с утра оно снова в строю. В данный момент у него в мастерской «Нортенгерское аббатство», и оно должно быть готово вовремя, при условии что Кэтрин прекратит попытки сделать книгу более «готичной».

— Хорошо. Что еще?

— Совет жанров, — объявила она, еле сдерживая радостное возбуждение. — Секретарь сенатора Жлобсворта лично позвонила, чтобы просить вас присутствовать в дискуссионной палате на заседании по политическим директивам сегодня в три пополудни!

— Интересно, чего этому старому зануде надо на сей раз? Что-нибудь еще?

— Нет, — ответила Четверг-5, разочарованная тем, что я не разделяю ее неукротимый энтузиазм по поводу появления в Совете жанров.

Я не могла его разделить. Я была там столько раз, что рассматривала это всего лишь как часть своих обязанностей, не более того.

Выдвинув ящик стола, я извлекла бланк с готовой шапкой и тут заметила, что назначение Четверг-5 лежит там, где я оставила его вчера вечером. Я минутку подумала и решила дать ей еще один шанс. Оставив документ на месте, я вытащила лист бумаги и написала письмо подполковнику авиации Хитроу-Шкодду, прося его перебраться из «Бананов для Эдуарда», поскольку Лондэн в данный момент над ними не работает, в «Переулки судьбы», которыми он как раз занимается. Я сложила письмо, сунула его в конверт и велела Четверг-5 доставить его Хитроу-Шкодду лично в руки. Я могла бы попросить ее отослать письмо с курьером, но двадцать минут тишины и покоя были уж очень соблазнительны. Четверг-5 радостно кивнула и исчезла.

Только я откинулась на спинку стула и задумалась о Феликсе-8, о возможном Конце Времен и «Остин-ровере», как раздался энергичный крик «Готовьсь!», означавший приближение ежедневной беллетрицейской летучки под руководством Брэдшоу. Я послушно встала и присоединилась к остальным агентам, собравшимся в центре зала.

После обычного перечисления отсутствующих с изложением причин Брэдшоу взобрался на стол и позвонил в колокольчик.

— Заседание беллетриции номер сорок три тысячи триста семьдесят объявляется открытым. Но прежде всего давайте поприветствуем нового агента: полковник Уильям Доббин![37]

Мы все похлопали, а полковник Доббин вежливо поклонился и заметил застенчиво, но решительно, что приложит все усилия и отдаст все свои способности, дабы принести пользу в благородном деле беллетриции.

— Вот и славно, — пропел Брэдшоу, которому не терпелось продолжить. — Пункт первый: активная ячейка выхоластов снова принялась за дело, на сей раз в «Вот те стихи» Филипа Ларкина. Мы обнаружили несколько изданий, где первая строчка изменена на «Задабривают мать с отцом»,[38]что является грубым искажением исходного смысла. Кто хочет этим заняться?

— Я, — сказала я.

— Нет… Как насчет вас, король Пеллинор?

— Да-да, что-что, эй-эй? — отозвался седоусый рыцарь в побитых доспехах.

— Вы уже имели опыт разборок с выхоластами в Ларкине — одолели группу, изменившую первую строчку из «Снова любовь». «Снова любовь: в четвертом часу строчить…» — вот дело-то было! Не прочь снова им показать?

— Что-что, поколотить выхоластов? — радостно отозвался Пеллинор. — Это будет выполнено с радостью и за половинный срок.

— Кто хочет с ним?

— Я пойду, — сказала я.

— Кто-нибудь еще?

Руку подняла Красная Королева.

— Пункт второй: двадцать восьмая Ежегодная книгомирная конференция состоится через шесть месяцев, и Совет жанров настоял, чтобы мы пересмотрели систему охраны с учетом прошлогодних… сложностей.

Среди собравшихся агентов прошел шепоток. КнигоКон был из тех событий, которые слишком велики и слишком разнообразны, чтобы все остались довольны, а решение предыдущего года снять ограничения на присутствие абстрактных понятий в качестве делегатов открыло дорогу множеству литературных теорий и грамматических условностей, в основном занимавшихся высокопарной демагогией и безобразничавших в баре, где драки вспыхивали от небрежно брошенного причастия. Когда постструктурализм сцепился с классицизмом, их всех выгнали, что бесконечно расстроило сослагательных; они горько сетовали, что «если бы случилось так, что в драке участвовали бы они, то они бы победили».

— А в этом году абстрактников пускают? — спросила леди Кавендиш.

— Боюсь, что да, — ответил Брэдшоу. — Неприглашение сочли бы дискриминацией. Добровольцы есть?

Шестеро из нас подняли руки, и Брэдшоу прилежно записал имена.

— Самое главное, — сказал он наконец, — первая встреча состоится на следующей неделе. А теперь — пункт третий, и вот тут у нас затык. Мы имеем крупное искажение сюжета в «Записках о Шерлоке Холмсе».

— Ватсон снова пулю словил? — уточнил мистер Файнсет.

— Нет, все куда серьезнее. Шерлок Холмс… убит!

У собравшихся агентов вырвался непроизвольный крик ужаса и ярости. Цикл произведений о Шерлоке Холмсе пользовался неизменной любовью читателей, и поэтому о нем особенно заботились, в то время как текстовыми аномалиями в нечитанных или непопулярных книгах занимались в последнюю очередь, а то и вовсе оставляли без внимания. Брэдшоу передал пачку распечаток леди Кавендиш, а та раздала их остальным.