Книга Особенности национальной милиции - Михаил Серегин

На листе салата, ярко поблескивая своими боками, россыпью лежали спелые, сочные сливы, среди них затесались в небольшом количестве персики и бусинки черной смородины. Несколько веточек луговой земляники, прямо с листочками, скромно выглядывают из-под листа. Но самое соблазнительное – это задний план натюрморта. Внушительно выпятив полосатый свой живот, на столе восседал король всей ягоды – большой, килограммов на пятнадцать, арбуз. Вверху у него алым галстуком красовался вырезанный треугольник, показывая Фролу Петровичу рассыпчатое нутро.

Садюкин шумно сглотнул и с жадностью схватился за ложку. Сморщенный кабачок в мгновение ока пропал во рту тренера. Но вкус, который ощутил Садюкин, никаким образом не отвечал тому, о чем только что мечтал мужчина. Жжение и тошнотворная горечь растеклись по всему языку, завладели глоткой и понеслись распространяться по гортани в недра организма.

Хотелось плакать. Внезапно тренер почувствовал, что ему нужно обратно, туда, откуда он только что пришел.

Словно ужаленный, Фрол Петрович вскочил с места и понесся вдоль столов к выходу. В коридоре он столкнулся с медленно бредущим Зубоскалиным, чуть не сбив его с ног. Не успевая извиниться, Садюкин пробежал мимо.

– Что может сделать сила мысли, – удовлетворенно произнес Дирол и почувствовал, что от положительных эмоций боль стала понемногу его отпускать.

* * *

Без четверти час Зубоскалина трясло как осину. Обычная его улыбка сползла с губ, и Дирол уже не походил на того Дирола, которого знали ребята. Приближался страшный момент, когда он по собственному желанию пойдет в логово преступного мира и предложит себя: вот он я, берите.

Во всяком случае, именно так представлялся Саньку его визит в модельное агентство. Вместе с Диролом нервничали и все остальные, но уже по другой причине, не менее актуальной. Парик Фединой бабушки остался у полковника в руках по вине самого Зубоскалина. Казалось бы, сам виноват – сам и исправляй. Но не тут-то было. Санек наотрез отказался встречаться с Подтяжкиным, не соглашаясь к нему подходить даже ради великого дела поимки дурковедов.

Ребята сначала его уговаривали, а потом плюнули на это и заслали близнецов к полковнику. Но братья вернулись ни с чем. Павел Петрович, все утро не расстававшийся со случайным подарком своей возлюбленной, так просто отдавать его не хотел. Уверения курсантов в том, что парик необходим для серьезного задания, пользы не принесли.

– Я отдам эту вещь лично в руки той, которая ее потеряла, – сказал Подтяжкин, как отрезал.

Эти слова и передали Утконесовы, вернувшись в свою комнату. Однако и такое неопровержимое доказательство необходимости идти к начальнику учебного заведения не возымели на Зубоскалина действия. Он уперся как баран, никаким образом не соглашаясь даже близко подходить к кабинету Подтяжкина. Увещевания и давление на совесть не помогли.

– Ладно, – сдался Кулапудов, – оставим все как есть, только придется сводить тебя в парикмахерскую. Прическа твоя ни черта не годится.

Санек обрадованно кивнул:

– Согласен.

В парикмахерскую Дирол пошел в форме курсанта. Ну не нравилось ему щеголять в платье. Когда в фойе салона парень выбрал дамский зал, спросив у посетительниц, кто последний, многие удивились. Изумления на лице не было только у древней старушки, сидевшей в углу и потряхивавшей сухонькой головой. Скорее всего отсутствие эмоций с ее стороны было вызвано тем, что пенсионерка вообще никого уже не могла видеть.

Ее-то и предложили женщины держаться.

Встав рядышком, Зубоскалин стал ждать. Время шло, очередь продвигалась, а старушка все не снималась со своего места, чтобы сделать укладку или современную прическу. Иначе зачем она здесь? Санек начал замечать, что те, кто приходил после него, беспрепятственно оказывались в зале, а его очередь все не наступала.

– Бабуль, – крикнув погромче, на тот случай, если старушка глухая, обратился курсант, – ты за кем занимала?

– Так за Филипишной я.

– А где эта твоя Филипишна? Скоро пойдет?

– А чего ж, скоренько уже. Минут через пятнадцать.

– Не быстро, – с досадой заметил Зубоскалин и стал ждать.

Время текло медленно, нервозность от предстоящего задания нарастала.

Особенно волновало Санька то, что до двух часов оставалось уже немного, а когда он сделает себе укладку, неизвестно. Дирол опять заговорил:

– А что, эта твоя Филипишна, тоже пенсионерка?

– Старшее меня будет, – подтвердила бабушка.

– Сильно, – окинув взглядом собеседницу, заметил Санек.

Не знал он, что вот такие старые калоши еще ходят в салоны. Зачем это им? Дедов соблазнять? – И часто вы здесь бываете? – полюбопытствовал он.

– Да почти кажный день.

Дирол присвистнул. А старушки-то богатенькие, хотя по внешнему виду этого не скажешь. Стремно одеваются. Во всяком случае, одна.

– Для дедов стараетесь? – хитро подмигнув, спросил парень.

– Да нет. Деды жадные больно, денег не дают. Все больше с молодежью мы.

– Что?

– Так молодежь, она всегда деньгами отблагодарит наши мучения.

А старикам чего ж дать? Пенсию не плотют.

Глаза у Зубоскалина оквадратились и продолжали принимать все более правильные геометрические формы. Такую заслуженную работницу древнейшей профессии он видел впервые. Глаза не соглашались верить в то, что приняли уши. Сухонькая, сморщившаяся, с непроглаженной кожей путана предстала перед Саньком в обычном хлопчатобумажном платье мешком, какие часто можно встретить на представительницах ее возраста. И эта древность еще может в ком-то разбудить желание?

– А можно нескромный вопрос: как вы работаете? – Дирол сам не заметил, что перешел на «вы».

– Чего ж? Секретов нет. Место у нас есть свое. Становимся там и ждем, высматриваем, кто проходит мимо. Иные и не раз на дню заглянут.

А бывают такие добрые, щедрые. Здоровья пожелают.

– И много их таких? – все больше квадратил глаза Дирол.

– Так почитай с сотню за день переменяется.

Санек почувствовал, как медленно сползает с кресла, но ничего с этим поделать не может.

– И вы не устаете?

– Да как же, сынок, годы берут свое. Старые уже стали. Домой-то когда приходишь, ноги так и гудят да спину ломит.

Зубоскалин отер холодный лоб. Спину ей ломит! Он бы и до дому доплестись не смог, прямо на рабочем месте и умер бы.

– А вот и смена моя пришла, – заметила старушка, выглядывая в окно. – Так бывай, сынок. Если чего – заходи. У церкви я бываю. Понравился ты мне, вежливый больно.

Санек неопределенно кивнул. Что же это он нравится так всем? Прямо поветрие какое-то на любовь к Зубоскалину Александру Александровичу.