Книга Скованные одной цепью - Харлан Кобен

Майрон сел в машину и поехал к себе в Ливингстон. По дороге он позвонил отцу, предупредил, что скоро будет. «Не гони», — сказал тот. Майрон надеялся, что, может, отец хоть намекнет, о чем хотел поговорить с ним, но так и не дождался. По радио уже сообщили о смерти «бывшей, так и не взошедшей теннисной звезды Сьюзи Ти», и Майрон в который уже раз подивился умению журналистов все сбить в одну пустую фразу.

Когда Майрон притормозил у знакомого дома, было уже темно. Свет в спальне на втором этаже — их общей с Брэдом детской — горел, и Майрон поднял голову. В глаза ему бросилась выцветшая переводная картинка, выпущенная местной пожарной охраной в начале президентского срока Картера. На картинке был изображен бравый, с выдающимся вперед подбородком пожарный, выносящий из горящего дома обессилевшего ребенка с длинными волосами. Теперь бывшая детская превратилась в рабочий кабинет.

Фары машины выхватили надпись на доме Насбаумов: «Продается». Майрон учился в школе вместе с их сыном Стивом, которого, впрочем, все называли либо Насом, либо Баумом, славным малым, который по-настоящему нравился Майрону, но с которым он почему-то так и не сдружился. Насбаумы принадлежали к тем первым семьям, которые поселились здесь, когда пустошь сорок лет назад превратилась в жилой поселок. Им здесь нравилось. Нравилось ухаживать за садом, сажать всякие овощи и неторопливо строить беседку позади дома. Они угощали Болитаров помидорами со своего огорода, и если вам не довелось отведать помидоров, выращенных в Нью-Джерси в августе, вы очень много потеряли. И вот теперь даже Насбаумы покидают эти края.

Майрон оставил машину на подъездной дорожке. Он уловил какое-то движение в окне. Отец, наверное, наблюдал за ним — вечный, ни слова не произносящий часовой. Когда Майрон был подростком, для него не устанавливали комендантский час, потому что, говорил отец, сын своим поведением показывает, что не нуждается в нем. Эл Болитар спал очень мало, так что, в какой бы час Майрон ни возвращался домой, он заставал отца бодрствующим. Отец был большим аккуратистом: перед тем как отойти ко сну, все следовало расставить по местам. Интересно, подумал Майрон, верен ли он до сих пор своим привычкам и как у него стало со сном, когда младший сын оставил дом вместе с Китти, да так и не вернулся.

Сьюзи больше нет. Майрон никогда не закрывал глаза на действительность, но в данном случае никак не мог заставить себя привыкнуть к тому, что случилось. Она вот-вот должна была перевернуть новую страницу в своей жизни — стать матерью. Он часто представлял себе те дни, когда здесь поселились его родители — отец трудился у себя на фабрике, мать была беременна. Он рисовал в воображении молодого отца, шедшего по бетонной дорожке, сложив, как обычно, на груди руки. Вглядываясь в недостроенный дом, он, наверное, думал о том, что в этих новых стенах будет жить со своей семьей, здесь поселятся их надежды и мечтания. И вот теперь, оглядываясь назад, спрашиваешь себя: осуществились ли они, или остались одни разочарования.

Скоро Майрон и сам женится. Детей у Терезы не будет. Это он знает. Он прожил всю жизнь, строя в воображении семью американской мечты — дом, обнесенный частоколом, гараж на две машины, дети (в среднем, по статистике, два и четыре десятых на семью), барбекю на участке, баскетбольное кольцо в гараже — словом, все как у соседей: Насбаумов, Браунов, Лайонов, Фонтерасов. И у Болитаров. Но всему этому явно не дано было осуществиться.

Мама, особо не раздумывая, правильно сказала, что дом надо продать. Ни к чему не следует привязываться слишком сильно. Он хотел, чтобы Тереза была дома, рядом с ним, поскольку в конечном счете, как ни избито это звучит, только любимый или любимая могут заставить забыть обо всем мире.

Майрон неторопливо брел по бетонной дорожке, погруженный в свои мысли. Может быть, поэтому он слишком поздно уловил опасность. А может, нападавший был умел и терпелив: притаившись в темноте, он выжидал, пока Майрон приблизится либо отвлечется на что-то и не сможет подготовиться к атаке.

Сначала вспыхнул свет. Двадцать лет назад отец установил перед домом детектор, реагирующий на движение. Родители не могли нарадоваться на свое приобретение, как будто это было открытие электричества или кабельного телевидения. Неделями они испытывали новый прибор — отец специально подходил или даже подползал к дому с разных сторон и с разной скоростью, выясняя, можно ли обмануть детектор. И когда всякий раз свет вспыхивал, сигнализируя о чьем-то приближении, родители заливались веселым смехом. Простые радости.

Вот и того, кто выскочил из кустов — кто бы это ни был, — детектор засек. Майрона ослепила вспышка, он услышал какой-то шум, порыв ветра, даже, кажется, слова. Он повернулся в ту сторону и увидел направленный на него кулак.

Нырнуть времени не было, перехватить удар — тоже. Оставалось действовать в соответствии с наукой: двигаться не против, а в одном направлении с ударом. Майрон отклонился, и это движение уменьшило силу мощного удара, явно нанесенного физически очень развитым человеком. На мгновение в глазах вспыхнули искры. Майрон потряс головой, пытаясь прийти в себя.

— Оставь нас в покое, — прорычал чей-то голос.

Следующий удар тоже пришелся в голову. Дабы прекратить избиение, оставалось только одно — упасть на спину. Что он и сделал, ободрав при этом кожу на затылке. Майрон собрался было откатиться в сторону, сгруппироваться для отражения очередного удара, но тут снова раздался шум, на сей раз с другой стороны. Кто-то открыл дверь в дом. И тут же прозвучал отчаянный крик:

— Майрон!

Проклятие. Отец.

Майрон собрался уже было крикнуть в ответ: «Стой где стоишь, мне ничего не надо, ступай в дом и позвони в полицию, но в любом случае, что бы ни происходило, не выходи во двор!» Но не успел — отец уже бежал в его сторону.

— Сукин ты сын! — орал он на ходу.

— Папа, не надо! — сумел-таки крикнуть Майрон.

Бесполезно. Сын в беде, и, как это всегда бывало и прежде, отец спешит на выручку. Все еще лежа на спине, Майрон попытался разглядеть своего обидчика. Это был рослый мужчина с крепко стиснутыми кулаками, но он допустил оплошность, повернувшись на звук голоса Эла Болитара. И тут же поразительным образом его облик изменился. Кулаки разжались, и весь он как-то обмяк. Майрон не тратил времени даром. Ногой он ударил противника в правую лодыжку и готов бы уже взять ногу в захват, рвануть на себя, порвать сухожилие, да мало ли что еще, когда увидел, что с другой стороны на него бросился отец — бросился в буквальном смысле, несмотря на свои семьдесят четыре года. Против этого здоровенного дылды у отца не было ни малейшего шанса, и скорее всего он сам это понимал. Только это не имело никакого значения.

Отец Майрона вытянул руки, как квотербек, встречающий крайнего нападающего. Майрон захватил ногу противника, но дылда даже не поднял руки, чтобы защититься, и Эл Болитар вцепился в него.

— Прочь от моего сына! — взревел отец, рванув на себя противника и падая вместе с ним на землю.

Майрон удвоил быстроту движений. Он встал на колени и замахнулся открытой ладонью, собираясь попасть негодяю в нос или горло. Отец в беде — нельзя терять времени. Необходимо вырубить этого типа как можно быстрее. Он схватил его за волосы, выволок на свет и буквально оседлал. Далее Майрон стиснул кулак и готов был уже врезать ему прямо в переносицу, когда свет упал на лицо нападавшего. Увиденное заставило Майрона на мгновение застыть. Нападавший повернул голову налево и обеспокоенно вглядывался в Эла. Лицо, черты — в них столько знакомого.