Книга Проклятие Дейнов - Дэшил Хэммет

– Ну и миляга же ты. – Он засмеялся в темноте. – Ей-богу, миляга.

– Там в автомобиле четверть джина.

– Ну? Что же ты сразу не сказал, а мучил меня разговорами? – Он устремился прочь, и трава зашелестела у него под ногами.

Я вернулся на дорожку, подошел к Габриэле.

– Правда, красивая ночь? – сказала она.

– Но вам не стоит бродить в темноте, даже если неприятности ваши практически кончились.

– Я и не собиралась, – ответила она, взяв меня под руку. – А что значит: практически кончились?

– Осталось разобраться кое с какими мелочами – например, с морфием.

Она поежилась и сказала:

– Мне хватит только на сегодняшний вечер. Вы обещали...

– Утром прибудут пятьдесят гран.

Она молчала, как будто дожидаясь, что я еще скажу. Я больше ничего не сказал. Она помяла мне рукав.

– Вы говорили, что вылечить меня будет нетрудно. – Она произнесла это полувопросительно, словно думала, что я буду отпираться.

– Нетрудно.

– И что можно будет... – Она оборвала фразу.

– Заняться этим, пока мы здесь?

– Да.

– Хотите? – спросил я. – Если нет, то и смысла нет.

– Хочу ли я? – Она остановилась на дороге и повернулась ко мне. – Я бы отдала... – Она всхлипнула и не закончила фразу. Потом снова заговорила тонким, звенящим голосом: – Вы искренни со мной? То, что вы мне говорили... все, что говорили вчера вечером и сегодня, – это правда, или вы меня морочите? Я вам верю. Но вы... вы правду говорите? Или просто научились – для пользы дела – морочить людям голову?

Возможно, она была помешанной, но дурой не была. Я дал ответ, который счел сейчас наилучшим:

– Ваше доверие ко мне зиждется на моем доверии к вам. Если мое не оправдано, то и ваше тоже. Поэтому разрешите сперва задать вопрос: вы лгали мне, когда сказали: «Не хочу быть порочной?»

– Нет, не хочу. Не хочу.

– Хорошо, – сказал я с решительным видом, словно все сомнения теперь отпали. – Раз вы хотите избавиться от этой, дряни, мы избавимся.

– Сколько... сколько для этого надо времени?

– Ну, скажем, неделя. Для верности. Может быть, меньше.

– Нет, правда? Не больше?

– В решающей части – нет. Какое-то время после этого вам надо остерегаться, пока организм не перестроится, но от привычки вы уже избавитесь.

– Мне будет очень тяжело?

– Денька два будут плохие; но не такие плохие, как вам покажется, и отцовский характер поможет вам выдержать.

– А если, – медленно сказала она, – я пойму, что это мне не по силам, можно будет...

– Дать задний ход? Нет уж, – весело пообещал я. – Билет вы берете в один конец.

Она опять поежилась и спросила:

– Когда мы начнем?

– Послезавтра. Завтра угоститесь, как обычно, только не набирайтесь впрок. И не надо волноваться. Мне придется хуже, чем вам: мне придется вас терпеть.

– Но вы сделаете скидку... отнесетесь с пониманием... если в это время буду вести себя не совсем воспитанно? Даже если стану злобной?

– Не знаю. – Мне не хотелось заранее давать ей индульгенцию. – Что же это за воспитанность, если от небольших неудобств она превращается в злобу?

– Да, но... – Она запнулась, наморщила лоб и сказала: – А нельзя отослать миссис Херман? Я не хочу... не хочу, чтобы она видела меня.

– Утром ее отправлю.

– Если я... вы не будете пускать ко мне других, если... если буду безобразничать?

– Не буду пускать, – пообещал я. – Слушайте, по-моему, вы собираетесь устроить представление. Перестаньте об этом думать. Будьте паинькой. Без фокусов, прошу вас.

Она неожиданно засмеялась и спросила:

– А если буду фокусничать, побьете?

Я сказал, что возраст у нее вполне юный, отшлепать иногда не мешает.

21. Арония Холдорн

На другое утро в половине восьмого появилась Мери Нуньес. Мики Лайнен отвез миссис Херман в Кесаду, а обратно привез Макмана и запас еды.

Приземистый, широкоплечий Макман был отставным солдатом и сохранил военную выправку. За десять лет службы его угрюмое лицо с жестким ртом и тяжелой челюстью приобрело цвет мореного дуба. Он был отличный солдат: шел, куда послали, стоял, где поставили, делал, что приказали, – на другое у него не хватило бы воображения.

Он передал мне пакет от аптекаря. Десять гран морфия я отнес наверх Габриэле. Она завтракала лежа. Глаза у нее слезились, лицо было влажное и сероватое. Увидев у меня порошки, она отодвинула поднос и, поеживаясь, нетерпеливо протянула руки.

– Вернетесь через пять минут? – спросила она.

– Можете при мне. Я не покраснею.

– Зато я покраснею, – сказала она и покраснела.

Я вышел, закрыл дверь и, прислонившись к ней, услышал шелест бумажки и звяканье ложки в стакане с водой. Потом она позвала:

– Можно.

Я снова вошел. От порошка осталась только скомканная бумажка на подносе. Остальные исчезли. Габриэла лежала на подушках, полуприкрыв глаза, довольная, как кошка, наевшаяся золотых рыбок. Она лениво улыбнулась мне и сказала:

– Вы прелесть. Знаете, чего мне хочется? Поесть, пойти на море и весь день плавать под солнцем.

– Это будет вам полезно. Возмьмите Лайнена или Макмана. Одной выходить нельзя.

– А вы что будете делать?

– Поеду в Кесаду, потом в центр округа и, может быть, даже в Сан-Франциско.

– А мне с вами нельзя?

Я помотал головой:

– У меня дела, а вам надо отдыхать.

– Ну да, – сказала она и взяла с подноса кофе. Я повернулся к двери. – А остальной морфий? – Она говорила с чашкой у рта. – Вы надежно спрятали, никто не найдет?

– Никто. – Я улыбнулся ей и похлопал себя по карману пиджака.

В Кесаде я потратил полчаса на разговор с Ролли и чтение сан-францисских газет. Еще немного, и их вопросы и намеки в адрес Эндрюса перешли бы в разряд клеветы. Неплохо. Помощник шерифа ничего нового мне не сообщил.

Я отправился в центр округа. Вернон был в суде. Двадцатиминутная беседа с шерифом ничего не прибавила к моим познаниям. Я позвонил в агентство Старику. По его словам, наш клиент Хьюберт Коллинсон выразил удивление тем, что мы продолжаем операцию, – он счел, что со смертью Уиддена убийство его сына разъяснилось.

– Скажите ему, что не разъяснилось, – ответил я. – Убийство Эрика связано с несчастьями Габриэлы, и окончательно разобраться в одном мы не можем, пока не разобрались в другом. На это уйдет, наверное, еще неделя. В Коллинсоне не сомневайтесь, – уверил я Старика. – Он согласится, если вы ему объясните.