Книга Секрет Юлиана Отступника - Грег Лумис

— Удивительно, почему катары в тринадцатом веке писали на свитках пергамента, когда во всей остальной Европе давно уже пользовались переплетенными книгами?

Герт указала на высеченную в камне надпись.

— Может быть, это и есть объяснение?

Лэнг поднял руку и дотронулся до чахлого растения, закрывавшего часть надписи.

— Надо срезать.

Герт схватила несколько веточек и приготовилась дернуть, но Лэнг схватил ее за руку.

— Срежь, не дергай. Корни, конечно, неглубокие, но, судя по всему, широко раскинулись. Потянуть посильнее, и камень рассыплется.

Кивнув, Герт передала ему фонарь и вынула из кармана маленький ножик. Откуда она его взяла? Он никогда раньше не видел этого ножа. Совершенно безопасный с виду, из тех, какие пропускают даже при досмотре в аэропортах. Как бы там ни было, он отлично резал стебли и корни. Через считаные минуты перед Лэнгом оказалась совершенно чистая стена.

Лэнг отступил на несколько шагов, чтобы охватить светом фонаря большее пространство. Первое впечатление не обмануло его. Надпись представляла собой не процарапанные каракули, а четкие знаки, вырубленные профессиональным каменотесом. Время и сырость начисто стерли несколько букв, на тех местах, где они были прежде, теперь красовались ровные промежутки.

IMPERATORIULIANACCUSAT (-) REBILLISREXUS

IUDEAIUMJUBITREGI (-) UNUSDEISEPELIT

— Юлиан император… — прочитал он вслух. Герт с явным интересом следила взглядом за движением светового пятна.

— Кто-кто?

— Юлиан. Римский император, живший в конце четвертого века, — ответил, не оглядываясь, Лэнг. — В христианской литературе он всегда упоминается как Юлиан Отступник. Первый император-нехристианин со времени Константина, последний язычник, возобновивший гонения на последователей Христа.

Подняв свой фонарь, Герт пристальнее всмотрелась.

— Эту надпись сделал римский император?

Потрясенный древностью надписи, Лэнг прочитал ее еще раз и покачал головой.

— Нет, вероятнее, по его приказу. — Он указал на слово «JUBIT». — Он приказывает. Очень сомневаюсь, что Юлиан вообще мог побывать здесь после того, как захватил трон. А до того он был правителем именно этой части Галлии. К тому же императором он пробыл недолго. И надписи, которые можно твердо связать с ним, встречаются редко.

— А почему ты думаешь, что эту надпись не могли сделать катары? Ведь ее мог… э-э… подделать кто угодно. Ведь мог, верно? Что тогда?

— Тогда сообщи о ней Дэну Рэтеру[30].

— Кому?

— Я пошутил.

Лэнг нахмурился. Или он неправильно понял латынь, либо что-то было утеряно или специально зашифровано.

Слушая краем уха посвистывание ветерка в проломе свода пещеры, Лэнг медленно вел пальцем перед глазами, в очередной раз перечитывая надпись.

— Ну, и что это значит? — спросила Герт.

— Не могу точно сказать. Например, непонятно, что означает слово accusat. У него нет окончания. Осыпалось. То ли он обвиняет, то ли его обвиняют. То же самое со словом regi. Дворец, существительное женского рода, первого склонения, и производные от него. Но без последних двух или трех букв я могу только гадать, идет ли речь о чем-то, относящемся к дворцу, или имеется в виду «во дворце» и тому подобное.

Герт отлично понимала, что окончания существительных могут обозначать не только род существительного, но и его именительный, родительный, дательный или винительный падежи. У немцев до сих пор сохранились окончания, указывающие на то, является ли слово подлежащим или дополнением, хотя в устной речи их часто опускают. В английском от этого остались только «’s», обозначающее принадлежность кому-то или чему-то и «s» или «es», указывающие на множественное число.

— Скажи, а в латыни не бывает того же, что в немецком, когда нужно прочесть фразу целиком, чтобы можно было расставить слова в таком порядке, который имел бы смысл по-английски? — спросила Герт.

— Нет, — коротко ответил Лэнг. Он был так погружен в обдумывание текста, что ему было не до лингвистических дискуссий.

В немецком языке, особенно в сложных предложениях, глаголы часто собираются в конце, так что читателю приходится подыскивать связанные с ними обороты и решать, какой из них кажется более осмысленным. Ну, и множество других подобных хитростей. В общем, немец будет на железнодорожную станцию быстро пойти. Только так и не иначе.

— Света маловато, не могу прочитать все целиком, — сказал в конце концов Лэнг, опустив фонарь. — Если бы ты мне посветила… Медленно веди лучом от начала к концу строчки, я перепишу все слова, а потом мы их сфотографируем.

Чтобы тщательно скопировать надпись, подчеркивая отсутствующие или слишком сильно испорченные для того, чтобы их можно было наверняка распознать, буквы, Лэнгу потребовалось минут десять. Потом он взял купленный накануне фотоаппарат, сделал два снимка прямо спереди, отошел правее, чтобы тени сделали буквы более четкими, «щелкнул» надпись еще дважды и повторил то же самое, перейдя левее.

Сделав несколько шагов вперед, чтобы сфотографировать надпись крупным планом, он вдруг остановился и вопросительно взглянул на Герт. Ответом ему послужил столь же недоуменный взгляд. Оба уловили чуть слышный звук, столь неожиданный здесь, что они не сразу поверили своим ушам, — тарахтение винта маленького вертолета, приводимого в движение не мощной турбиной, а двигателем внутреннего сгорания. Какая срочная нужда могла возникнуть в этом сонном сельском районе, чтобы кто-то решился потратиться на вертолет?

Ответ они получили очень скоро, когда звук приблизился и стал доносился прямо сверху. Оба дружно взглянули туда, где в неровном проломе свода пещеры светлело небо. В зависшем на его фоне, подобно громадному насекомому, летательном аппарате Лэнг узнал одну из малых моделей Сикорского, используемых в качестве личного транспорта по всему миру. Жаль только, что оттуда, где находился Лэнг, нельзя было разглядеть ни опознавательные знаки, ни номер машины.

— Какой?..

Лэнг осекся, не договорив, увидев, как из открытой двери вертолета высунулся человек с лицом, закрытым большими очками, и что-то бросил. Предмет выделялся на фоне неба какие-то доли секунды, но Лэнгу этого времени хватило.

Рейлли толкнул Герт в одну из естественных ниш в стене — ненадежное укрытие, но это лучше чем ничего, — и замер, услышав звук падения. У него не было и пяти секунд; возможно, времени было даже гораздо меньше — если человек в вертолете был достаточно опытен и хладнокровен, чтобы досчитать до двух или трех и лишь после этого бросить гранату, чтобы та взорвалась почти в момент падения. На расстоянии не больше фута от себя Лэнг увидел на полу пластмассовый цилиндр длиной дюймов восемь-девять. Одним четким движением Рейлли подхватил его и швырнул в сторону выхода из пещеры. Прежде чем броситься плашмя, не думая об острых камнях, он успел увидеть, как предмет описал плавную параболу в воздухе.