Книга На окраине Руси. Мифология и язычество балтов - Теобальд

сл., I860, т. V, с. 12).

Между тем профессор Мержинский первый заявил печатно в 1860 году, что в литовском языке вовсе нет слова Znicz, но есть Zinicze, место прорицания, узнавания воли богов (oraculum) и Zinis – истолкователь ее, прорицатель. Мержинский в первый раз нашел слово Зинче или Жинче у Длугоша, который в франкфуртском издании своем 1711 года, в кн. X на с. 109, пишет под 1387 годом, что вечный огонь был поддерживаем «а sacerdote, qui Zincze appellabatur», т.e. священником, который назывался Sums. Меховит, в базельском издании 1682 года, с. 143., следует тексту Длугоша и также пишет: «Colebant ignem qui per sacerdotem linqua eorum, Zincze nuncupatum, subjectis lignis adolebatur», т.e. также «священником, на их языке именуемом Зинче». Таким образом, у Длугоша и Меховита Zincz или Zincze означает жрец – sacerdos; но Стрыйковский и пользовавшийся им (или, вернее, обокравший его, о чем Стрыйковский своевременно заявлял печатно) Гваньин пишут: «Imprimis ignem, quern sua lingua Znicz ut rem sacram appellabant». Значит, у них Знич — огонь, ignis, а не sacerdos.

Стрыйковский с полным пренебрежением относился к «поганству» (язычеству) вообще и потому поверхностно смотрел и на всякий исторический материал, касавшийся этого «поганства», сваливал материал этот в одну кучу, не разбирая его достоинства, и представив его потомству в сыром, неочищенном виде. Следовательно, немудрено, что он и к сказаниям Длугоша и Меховита отнесся легкомысленно и, по обыкновенно своему, спутал, присвоив название жреца и места прорицания самому огню. О Гваньине не стоит и говорить, потому что это тот же Стрыйковский, только в латинском издании.

Но Длугош и Меховит оказываются правыми только наполовину: если бы они знали литовский язык, то должны были бы писать: Зинис – жрец и Зитче — место узнавания воли богов.

Далее г. Мержинский в неизданном еще манускрипте своем (1887 года), разбирая Преториуса (1635–1707), справедливо замечает:

«Все дела, как ежедневные, так и особой важности, литвин приписывал воле богов, о которой справлялся у знахарей, называемых у пруссов Вайделе, Вайделотас, а у литовцев Зинис. В менее важных случаях он мог доискиваться воли богов сам, при помощи огромного числа разных суеверных гаданий. Число знахарей было необыкновенно велико, и название свое они получали от тех предметов, на которых ворожили о воле богов или предсказывали будущее.

Знахарями этими, независимо от самого креве-кревейто и от эварто-креве, креве, кревулей, вайделотов. вуршайтов, сигонотов, потиников, лингуссонов и тилуссонов, швальгонов, буртиников[3], были еще:

Путтоны, гадальщики над водою и ее пеною.

Пустоны, получившие название свое от глагола дуть, так как они дуновением своим брались залечивать раны и останавливать кровотечение. В просторечии их называли: дмухачи, дутели. Не вернее ли надуватели?

Вейоны, ворожившие по направлению ветра.

Жваконы, прорицатели по пламени и дыму приготовляемых ими особого рода свечей.

Сейтоны, действовавшие по разным амулетам.

Канну-Раугис, вещуны по соли и пивной пене.

Зилнеки, предсказатели по полету птиц, метеорам и разным воздушным и атмосферным явлениям.

Лаббдаррисы (благодеющие), шарлатаны и фокусники, плуты и обманщики, пользовавшиеся нередко большой популярностью. Латыши до сих пор верят в этих «благодетелей».

Звайждиники, астрологи, гадавшие по звездам.

Юодукнигиникас, чернокнижники, чародеи.

Вилкатсы, оборотни, волколаки, имевшие способность превращаться в волков.

Женский персонал этой группы составляли:

Вайделотки, или вайделотени, жрицы вечного огня, весталки.

Рагутени, жрицы литовского Бахуса, бога Рагутиса.

Бурты, народные певицы, как буртиники, народные певцы и гадальщики.

Лаумы, злые ведьмы, возведенные даже в божества».

Обо всех этих группах свидетельствует Нарбутт в ч. 1, с. 268–270.

Далее Мержинский продолжает:

«Главная ворожба была на огне, который в известных местностях, поддерживаемый служащими жрецами, пылал вечно. Место такое, по крайней мере на Жмуди, называлось Знич, т. е. место узнавания воли богов, так как последний слог этого слова cze (че) означает место (oraculum). Желающие отправлялись к месту прорицания или хранения огня, Зиниче, и спрашивали совета у знахаря жреца, зиниса, который, по горевшему в данный момент огню, узнавал о воле богов и сообщал ее вопрошавшему. В Пруссии и Литве святилища вечного огня назывались Ромнове, Ромове или Ромайне».

Иезуит Станислав Ростовский, сочинение которого вышло сперва в Вильне в 1768 году, а новым изданием в Париже в 1877 году под заглавием: «Lithuanicarum Societatis Jezu, Historiam Libri Decem, auctore Stanislao Rostovski, recognoscente Joanne Martinov, ejusdem Societatis Presbiteris», говорить о Перкуне под 1588 годом, № 14: «Jupiter ilie fulmineus, vulgo Percunas».

Рассказывает он также, что Перкуну в лесах посвящен был вечный огонь:

«Percuno ignem in sylvis sacrum vestales romanas imitate perpetuum alebant».

Ростовский также не называет огня этого Зничем и говорит лишь о «весталках на манер римских».

Цитату эту приводит Э. Вольтер в объяснениях своих к «Катехизису Даукпии», на с. 101. Но на с. 129 он приводит этимологическое происхождение слов Зиниче и Зинис:

«Zunaut – шептать, гадать, чаровать; źinawimas – ворожба; źynis – колдун; źynie, а по Неcсельману źyne