Книга Сперанский 4. Коалиция - Денис Старый

Это я после подумал, что мало взял, но… ладно, чего уж горевать. Не князь я же Игорь Рюрикович, чтобы, как он с древлян, брать тройную дань с Гориции.

Разведка доложила, что впереди, в пятнадцати верстах от города Удине, расположились внушительные силы неприятеля. Против нас выдвинули более четырёх тысяч солдат при тысяче кавалерии.

Несколько меня озадачило то, что взятый «язык», какой-то молодой французский су-лейтенант, перед своей не слишком героической смертью рассказал, что выставленными против меня силами командует бригадный генерал Николя Жан де Дье Сульт. Я слышал, читал в прошлой жизни об этом в будущем маршале, даже Главном маршале Франции. И нигде не встречал, что де Дье Сульт был бездарностью, напротив. Вот только мне казалось, что для такого генерала как-то маловато войск. Ему бы командовать флангом у Шерера. Или командующий отослал генерала, который мог затмить его самого или спорить с приказами? Уже не столь важно. Нужно ошеломить противника, удивить и победить.

— Фрол Филиппович, ты поговорил с казаками? Если они не подчинятся, я не стану Платову жаловаться или ещё как грозить. Тогда просто уходите восвояси, и дело с концом. Как дети малые, ей Богу, — отчитывал я командира казаков.

Не захотели они, видите ли, их «казачьи благородия», землю копать. Мол, в бою хоть смерть, а вот копать окопы — так нет, блажь это. А я не намерен терпеть, что только мои стрелки будут закапываться. Мало того, я стребовал и с егерей, даже с калмыков и персов дать кого-нибудь для работ. И это не всё. С Гориции пришлют две сотни копателей. Лучше мы закопаемся, нароем ям, хоть валы с рвами, но будем жить и бить врага.

— Не сумневайся! Я пригрозил им, что сами свои трофеи возить будут, без телег, — Чернушкин рассмеялся.

— Григорий Михайлович, что там с пушками? Когда прибудут? — спрашивал я уже с Поздеева.

Номинальный командующий моим отрядом Поздеев занял свою нишу. Он оказывался весьма хозяйственным мужиком и вполне справлялся с вопросами логистики, поиском коней, упряжи и всего того, что нужно для организации современных способов передвижения. Вот мы и решили взять с собой из Триеста ещё семь трофейных пушек. Можно было и больше, но как оказалось, пушкарей-то у нас и не много, а забирать людей из расчётов карронад я не был готов. Эти «фургонные» пушки мне казались более эффективными и подходящими нам. Просить Ушакова выделить канониров я не стал. Меньше просишь — меньше зависишь. Вот встретимся с Суворовым, стребую себе пару сотен артиллеристов, что-то мне подсказывает, что пушки могут понадобиться. Или отдам всё Суворову, если артиллерия будет так вот, как и сейчас, запаздывать и не выдерживать наш темп. Но взамен выклянчу чего иного, например, ещё один казачий полк.

Проблема с пушками крылась в мобильности отряда, до того бывшей более, чем мог бы ожидать враг. Ну не желали пушки быстро двигаться, хоть ты не четвёрку, а шестёрку лошадей запрягай. И для быстрых рейдов они не подходят. Между тем, я стремился участвовать в сражении при Удине или каком ином, если Суворов изменил планы, а для этого семь орудий не помешают. Вот и сейчас в ходе противостояния с этим «инсультом», миль пардон, де Сультом хотелось иметь ещё один довод.

— Михаил Михайлович, воздушный шар поднимать будем? — это уже спросил майор Кантаков.

— Нет, — принял я решение.

Хотелось этот козырь использовать тогда, как понадобится серьёзная разведка. А пока достаточно было взобраться на соседний холм, чтобы увидеть все силы, что нам намерены противостоять и не пускать на соединение с Суворовым. А вот ракеты использовать будем. Их мы уже засветили, да и хватает у нас этого оружия. Тем более, что в моём войске есть один из учеников Кулибина, который после каждого пуска ракет что-то там пишет, высчитывает, анализирует. Такие вот грамотные получаются у нас войсковые испытания ракет. А то как же! Может, по возвращению розмыслы, то есть инженеры, предложат усовершенствования.

— Пора нам, господа, главную нашу тактику использовать, — сказал я и посмотрел на командира персов. — Как, Али-хан, справитесь? Выгоните на фургоны француза?

— Тысячи летов гоняли, ныня мы достойня предаки, — коверкая русский язык, отвечал командир персидского отряда.

Вообще, у нас установилось странное общение. Вот вроде бы есть единоначалие, я командую, но всё равно обращаемся друг к другу по имени-отчеству, словно ватага какая, а не армия. Но мне так привычнее. А ещё было бы привычнее услышать «товарищ генерал-майор», но время для такого обращения ещё не пришло, и я не уверен, что оно нужно. Хотя вот обращение «товарищ» я бы ввёл, хорошее слово.

День копали окопы, а где и ретраншементы. Накопали столько, что не стыдно было бы перед героями Великой Отечественной войны, впрочем, перед всеми славными русскими и советскими воинами всей Новейшей истории. Подготовили мостки, чтобы кавалерия могла уходить за окопы. Так что на утро можно было пробовать бодаться с французами. Начиналось наше сражение, проиграть которое было нельзя, ну никак нельзя. И когда я думал об этом, то даже не рассматривал такую вот элементарную причину, почему проигрыш меня не устраивал, я не думал о смерти, не боялся её. Как-то не страшно умирать, страшно умереть глупо.

В предрассветный час прибыли пушки. И я был этому не рад. Нет, артиллерия — это всегда счастье для того, кто её использует, но вот то, что почти всё мое войско проснулось и не спало в четыре часа утра — вот это проблема. На войне каждый час отдыха — это очень важно, тем более, что днём ранее была изнурительная работа.

Ох, и сколько же матов услышала эта венецианская земля, когда велись инженерные работы. Это им не скромные итальянские «фонкуло» или «кацо», это Русский Мат — могущественный и беспощадный, философский и включающий в себя, порой, колоссальные объёмы информации. Как теперь мне с этим жить? А сделать вид, что не слышал. Иначе пороть не перепороть этих матерщинников, которые приучили к такому пагубному делу даже калмыков с персами. Вот языка ещё не знают, а послать на русском наречии — уже запросто.

Одно радовало, что не только мы проснулись, но и враг. Заслышав шумы на нашем укрепрайоне или же получив сведения о шевелении в русском лагере от своих наблюдателей, де Дье Сульт поднял свой корпус в ружьё. Поднял, но более никаких действий не совершал, что было для нас плохо.

План на случай