Книга Млечный путь № 2 2017 - Песах Амнуэль

бы себя, как черная дыра планетной массы. Мы сделали кое-какие расчеты по данным, что сообщили Гордон и Панягин. Можно было бы напра…

– Я знаю, Дон.

– Сейчас такой возможности нет. «Ника» вышла на гиперболическую орбиту вокруг звезды и будет двигаться…

– Вечно. Пока существует Вселенная.

– В принципе, вечно, да.

– Они не вернутся. Алекс и Чарли.

Она впервые не только подумала, но произнесла вслух имя Алекса прежде, чем имя мужа.

Ванда еще крепче обняла Эйлис за плечи. Эйлис уткнулась лбом в ее плечо. Нужно было что-то сказать. Спросить. Но хотелось закрыть глаза и сидеть неподвижно, отгородившись от мира, в котором ей нечего было делать, некого ждать, незачем жить. Чарли погиб. Он еще жив, но его уже нет. Если сейчас уснуть, станет легче.

Спать. Как хочется спать.

– Ванда! Она уходит! Не успеваем!..

***

Алекс проснулся и сразу вспомнил последний разговор с Казеллато. Трудный разговор, надо было изложить свои соображения быстро, в любой момент он мог заснуть, а от Чарли сейчас никакого толка.

Бедная Эйлис…

Почему? Она ничего не знает о разговоре. В последний раз, когда им удалось пообщаться – ненормальное общение, разговариваешь будто с собой, себя спрашиваешь, себе отвечаешь, – Эйлис была напугана так, что ему не удалось ее успокоить. Женские слезы он не то чтобы не любил, он их не воспринимал, и совсем они выбивали его из колеи, когда плакал он сам, то есть Эйлис в его сознании. Это было невыносимо, страшно, и, хотя он понимал, что страх не его, навязанный, чужой, все равно это был страх, пересилить который он не мог. Разговора не получилось, и, уже понимая, что сейчас уйдет, а Эйлис останется одна, он сказал то, что не собирался сообщать. А он сказал, и Эйлис подумала его словами, обращенными к ней, и слова эти были единственно для нее возможными – как оказалось, она их ждала, их произносила сама, воображая, что сказал он, а когда он на самом деле сказал, не могла понять: то ли это продолжение ее собственных мыслей и желаний, то ли на самом деле Алекс, о котором она думала больше, чем о муже, произнес: «Эйлис, я люблю тебя, все будет хорошо».

Он не должен был так говорить, но он так думал, а удержать мысль – не то же, что удержать не сказанное слово.

В носовом иллюминаторе были видны две яркие звезды: оранжевая и красная. Будто Бетельгейзе и Антарес на земном небе. Конечно, светили и другие звезды, на телескопических изображениях их были десятки тысяч, но невооруженным глазом звезд не было видно, и казалось, что «Ника» стоит на обочине ночной дороги, а впереди горят аварийные огни припозднившейся машины. Может, спустило колесо, может, водитель устал, свернул на обочину, включил аварийку и решил вздремнуть.

Алекс заставил себя перевести взгляд сначала на левый экран, затем на правый, и, наконец, посмотрел вверх и вниз. Взгляд вперед успокаивал, слева чернота выглядела абсолютной и пугающей, справа ярко светила звезда Волошина, настолько чужая, что даже сквозь светофильтр выглядела огромным выпученным белым глазом дракона с черным зрачком. Зрачок был, скорее всего, проходившей по диску внутренней планетой. Судя по угловому размеру – планета тоже большая, возможно, не меньше Энигмы, и скорее всего, безатмосферная: черный круг имел резкие очертания, ничего похожего на ореол.

Интересное явление, надо будет позже посмотреть видеозапись и фотометрию. Впрочем, не так важно. Почему бы в этой системе не быть еще десятку планет? Когда Алекс просыпался в прошлый раз и вел трудный диалог с Казеллато, Энигма была гораздо ближе, а сейчас стала небольшим желто-серым кружком, «Ника» двигалась прочь от планеты, в пустоту… в вечную пустоту… в никуда.

Стоп.

Алекс закрыл иллюминаторы и, оставшись в привычной, до мельчайших подробностей знакомой кабине, ощутил острый, никогда прежде не испытанный приступ клаустрофобии. Он не успел испугаться – приступ прошел почти мгновенно, оставив после себя бросившиеся по сторонам мысли, которые пришлось собирать в кучку, вспомнить разговор и попытаться все же сделать выводы. Что-то придумать.

Нельзя расклеиваться.

Но сколько себе об этом ни говори, от понимания полной безнадежности бытия не уйти. Никуда.

Алекс увеличил яркость освещения в кабине, ему нужно было больше света, чтобы справиться с собственным – теперь точно собственным – страхом. Не безотчетным страхом Эйлис, а со страхом полного понимания ситуации.

Выхода нет.

Он сидел с Эрвином на диванчике в его комнате отдыха в его лаборатории в его институте в его городе в семнадцати милях от Хьюстона. На Земле. Господи, на Земле… Казеллато, замечательный физик, специалист по квантовым теориям поля. Старый знакомый – не лично, им ни разу не приходилось встречаться, но по многочисленным статьям, по переписке в Интернете, по телефонным разговорам – смотрел на него со смущением, сбивался, ему нелегко было принять сознанием, что сидевшая рядом красивая молодая женщина обсуждает с ним непонятные ей проблемы. И голос… Он слышал, как она говорила, когда была собой. Голос стал более низким, не мужским, конечно, но чужим для Эйлис. Как ей удавалось произносить слова, которые она не смогла бы выговорить, будучи собой?

Неважно. Все сейчас было неважно, кроме этого разговора.

– Такую сложную суперпозицию я не сумею не только рассчитать, но даже составить уравнения, – сказал Казеллато, отведя взгляд и предпочтя смотреть на постер, висевший на противоположной стене: причудливая ткань труб, соединений, кабелей, магнитных опор – зал Большого Адронного коллайдера.

– Думаю, это вообще невозможно, поскольку, в частности, речь идет о суперпозиции квантовых систем, находящихся не в общем метрическом пространстве-времени. Звезда Волошина – темная звезда, но не в нашей Вселенной, а в какой-то третьей. И эта гипотеза решает проблему не только орбиты Энигмы в Солнечной системе, но и проблему межмировой квантовой запутанности. Вы помните мою статью в «Physical Review»?

– О запутанности пузырей в модели хаотической инфляции? Помню, конечно. А вы помните статью, где я приводил аргументы против этой гипотезы?

– Конечно. Не успел написать заметку с возражениями – меня позвали в проект, начались тренировки, физику пришлось оставить.

– И каковы ваши возражения? – с интересом спросил Казеллато.

– Вы решали линейные уравнения Шредингера!

– Естественно. На мой взгляд, добавление в классическое уравнение нелинейных членов неоправданно. Именно классическое уравнение позволило справиться со всеми без исключения квантово-механическими проблемами. Добавление нелинейности…

– Никак на эти решения не влияет! Согласен. Нелинейное уравнение связывает квантовые процессы с сознанием наблюдателя, обладающего памятью.