Книга Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов

вхождения в министерство действительно его не удовлетворяла, он считал такое решение политически невозможным, ибо предвидел огромную опасность, которая угрожала в том случае, если революционные массы будут предоставлены случайному руководству Совета, не имея официального своего представителя во временном правительстве. Допустить это Керенский не мог («Je ne pouvais la permettre» – несколько претенциозно выражается он во французском тексте). Такое временное правительство было бы заранее обречено. В то же время Керенский, по его словам, сознавал невозможность переубедить советских лидеров и повлиять на изменение их позиции. Надо признать, что нет никаких намеков на то, что Керенский пытался воздействовать на изменение лишь намечавшейся первого марта тактики. Почва для его инициативы и для его выступления была подходящая, но в ночь с первого на второе марта он в идеологических спорах участия не принимал; не оказал влияния представитель демократии и при подборе кандидатов в будущее революционное правительство.

Керенский пишет в воспоминаниях, что эта ночь была для него самой трудной. Он должен был найти выход из почти безвыходного положения. Силы его ослабевали. Истомленный обстановкой Керенский впервые после бессонных ночей отправился домой. Здесь он потерял сознание и в полузабытьи провел 2—3 часа. И вдруг сразу пришло решение на вопрос, который мучил Керенского. Он должен принять пост министра юстиции и открыто объяснить мотивы своего решения непосредственно в Совете. Решение это было принято не по тем политическим соображениям, которые были выше изложены, а по мотивам исключительно гуманным. Керенский неожиданно вспомнил об арестованных представителях старой власти. Он был убежден, что только он один в переживаемых условиях мог бы не допустить линчевания их толпой и избегнуть ненужного кровопролития. Так говорит сам мемуарист, утверждающий, что под таким впечатлением он очнулся и немедленно позвонил по телефону во Временный Комитет, передав Милюкову свое окончательное решение. Керенского нисколько не смущало то обстоятельство, что он будет один от «демократии» в правительстве, ибо за ним было непререкаемое общественное мнение, определявшее удельный вес будущего «заложника» демократии в буржуазном правительстве116.

В первой половине дня собрался пленум Совета Р. Д., на котором Стеклов «дипломатически и уклончиво» докладывал программу соглашения, наметившегося с Врем. Комитетом. Во время доклада в зале заседания появился Керенский и потребовал предоставления ему слова вне очереди. Члены Исп. Ком., как пишет Керенский, всемерно старались отговорить его от выступления, указывая на возбужденное состояние многолюдной толпы рабочих и солдатских делегатов, которая может устроить Керенскому враждебную демонстрацию, – необходимо подготовить собрание к мысли, что формальный представитель Совета вступил в состав буржуазного правительства («Ils se jetteront sur vous et vous mettront en pieces» – в образных выражениях передает мемуарист аргументацию «верховников» Исп. Ком.). Тем не менее Керенский, взгромоздившись на стол, свое заявление сделал, объясняя мотивы, побудившие его дать согласие на предложение Врем. Ком., не дожидаясь решения Совета, и потребовал доверия к себе. «Патетические фразы, полубессвязные, но сказанные с сильным подъемом с непривычным для впечатлительной аудитории мелодраматическим эффектом», произвели «магическое действие» – так описывает «Хроника февральских событий», авторы которой присутствовали на заседании в качестве активных действующих лиц. В отчете советских «Известий» сказано: «Трудно представить энтузиазм, охвативший зал заседания. Единичные голоса, пытавшиеся протестовать… были заглушены единодушным возгласом подавляющего большинства. Совет Р.Д. устроил Керенскому бурную овацию, которой еще не видели, кажется, стены Таврического дворца». Суханов отмечает, что настроение поднялось в тот именно момент, когда Керенский мотивировал свое согласие войти в состав министерства тем, что в его руках находятся арестованные представители старой власти, которых он не решается выпустить из своих рук. Сам Керенский не помнит деталей своей речи, но хорошо помнит устроенную ему овацию и то, что он был отнесен на руках до помещения Временного Комитета. И поэтому, быть может, небесполезно воспроизвести (с маленькими лишь купюрами) эту речь в том виде, как она на другой день была напечатана в официальных советских «Известиях». «Товарищи… доверяете ли вы мне? – патетически спрашивал Керенский. – В настоящий момент образовалось временное правительство, в котором я занял пост министра юстиции. Товарищи, я должен был дать ответ в течение пяти минут (?!) и потому не имел возможности получить ваш мандат до решения моего о вступлении в состав временного правительства. В моих руках находились представители старой власти, и я не решался выпустить их из своих рук (возгласы: правильно)… Немедленно по вступлении на пост министра я приказал освободить всех политических заключенных и с особым почетом препроводить из Сибири сюда, к нам, наших товарищей депутатов, членов соц.-дем. фракции IV Думы, депутатов II Думы… Я занял пост министра юстиции до созыва Уч. соб., которое должно будет, выражая волю народа, установить будущий государственный строй (бурные аплодисменты). До этого момента будет гарантирована полная свобода пропаганды и агитации по поводу формы будущего государственного устройства, не исключая и республики (обратим внимание на это указание Керенского!). Ввиду того, товарищи, что я принял на себя обязанности министра юстиции до получения от вас на это полномочия, я слагаю с себя звание тов. предс. Совета Р.Д. Но для меня жизнь без народа немыслима, и я вновь готов принять на себя это звание, если вы признаете нужным (просим!). Товарищи, войдя в состав временного правительства, я остался тем же, как был – республиканцем. В своей деятельности я должен опираться на волю народа… Я должен иметь в нем могучую поддержку. Могу ли я верить вам, как самому себе? («верим»!) Я не могу жить без народа, и в тот момент, когда вы усомнитесь во мне, – убейте меня. Я заявлю временному правительству, что я являюсь представителем демократии, но что временное правительство должно особо считаться с теми мнениями, которые я буду отстаивать в качестве представителя народа, усилиями которого была свергнута старая власть… Я полагаю, что вы не осудите меня и дадите мне возможность осуществить необходимые гарантии свободы до созыва Учр. собрания. Товарищи! Позвольте мне вернуться к временному правительству и объявить ему, что я вхожу в его состав с вашего согласия, как ваш представитель».

Керенский впал на мгновение в полуобморочное состояние, что произвело, по наблюдениям присутствовавшего Шидловского, на аудиторию потрясающее впечатление. Патетические фразы, полубессвязные, как видим, были довольно определенны по своему содержанию и достаточно демагогичны. Оратор погрешил против истины, так как слишком очевидно, что новоявленный министр юстиции в то время, когда Временное правительство еще только конструировалось, не мог еще отдавать распоряжения об освобождении всех политических заключенных, и, как следует из соответствующего сообщения «Известий» комитета думских журналистов, распоряжение о вызове