Книга Боевой клич свободы. Гражданская война 1861-1865 - Джеймс М. Макферсон

лицом к лицу с истинной католической церковью»[259].

Такие заявления лишь подбрасывали дров в огонь ненависти к католикам. Народные воспоминания о Марии Католичке, «Непобедимой армаде», «Пороховом заговоре», «Славной революции» 1688 года и «мартирологе Фокса»[260] были неотъемлемой частью общего англоамериканского сознания. Война пуритан против папизма шла уже два с половиной века, и конца ей все еще не было видно. В 1852 году Первый пленарный собор американских епископов в Балтиморе осудил безбожное всеобщее образование и принял решение добиваться налоговых отчислений на нужды католических школ или налоговых льгот для родителей, определивших своих детей в такие школы. В 1852–1853 годах это заявление стало причиной ожесточенных кампаний в добром десятке больших городов и штатов Севера (включая Мэриленд). Кандидаты, выступавшие за «свободную школу» от обеих основных партий, но главным образом от вигов, выиграли ряд выборов, стоя на позициях охраны общественного образования — питомника республиканизма — от «бесстыдных попыток деспотичных священников объединить… церковь и государство, чтобы выкорчевать древо Свободы… заменить своей митрой наш фригийский колпак». Архиепископ Хьюз откликнулся в той же манере, заклеймив государственные школы как рассадник «социализма, „красного“ республиканизма, универсализма, неверия, деизма, атеизма и пантеизма»[261].

В разгар перепалок по вопросу о школах Хьюз втянул своих иерархов в еще один эмоциональный спор, на сей раз по поводу контроля над церковной собственностью. Во многих районах католические церкви находились в ведении попечительского совета, состоявшего из мирян. Это соответствовало протестантской практике, но противоречило традициям католиков. Попытки клира получить контроль над собственностью переместились и в легислатуры нескольких штатов, которые после ожесточенных дебатов отказались признавать контроль духовенства и в нескольких случаях попытались передать его светским органам. В июле 1853 года в Соединенные Штаты прибыл папский нунций Гаэтано Бедини с поручением рассудить возникшие споры о собственности в нескольких диоцезах. Разрешив их в пользу духовенства, Бедини отправился по стране, чтобы передать папское благословение американским католикам. Большая часть протестантской и нативистской прессы задохнулась от гнева. «Он. приехал, — восклицала одна газета, — чтобы отыскать возможность приковать нас, как рабов, итальянскими цепями к трону самой кровожадной тирании нашего времени». Радикально настроенные эмигранты из некоторых католических стран также выступили против Бедини, памятуя о роли церкви в подавлении итальянских национальных восстаний 1848–1849 годов. От них он получил прозвище «Мясник из Болоньи». По мере продолжения поездки Бедини в нескольких городах, которые он посещал, вспыхивали бунты, и в конце концов в феврале 1854 года его тайно доставили на корабль, шедший в Италию из Нью-Йорка, чтобы избежать самосуда толпы[262].

Движение за трезвость также усилило межнациональные противоречия. До 1850 года оно преимущественно проповедовало самоограничение и прибегало к моральным увещеваниям с целью убедить протестантский средний и рабочий классы отвернуться от «зеленого змия» и превратиться в трезвых, работящих, стремящихся к процветанию граждан. Такие методы приносили значительный успех, однако в этом «крестовом походе за трезвость» не участвовали ирландские и германские иммигранты, для которых бары и так называемые «пивные сады» являлись центрами общественной и политической жизни. Ощутимый рост пьянства, драк и преступлений, особенно среди ирландцев, способствовал переориентации движения за трезвость на принудительные меры, призванные обуздать этих упрямцев. Убежденные в том, что пьянство является причиной общественных беспорядков, сторонники «сухого закона» выступали за введение государственного запрета на производство и продажу алкогольных напитков. Первую большую победу они одержали в 1851 году в штате Мэн. Этот успех породил целую серию дебатов по поводу «сухого закона Мэна» в других легислатурах. Демократы в целом выступали против закона, тогда как мнения вигов разделились. Боясь потерять своих «пьющих» избирателей, виги отказались выносить мнение по этому вопросу, после чего от них отстранилась немалая доля трезвенников, состоявшая в их рядах. Межпартийная коалиция сторонников трезвости взяла под контроль многие легислатуры, и в результате с 1852 по 1855 год такие законы были приняты и в других штатах Новой Англии, а также в Нью-Йорке, Делавэре и нескольких северо-западных штатах[263].

Эти постановления, как и более поздний знаменитый «сухой закон», часто нарушались. Повсеместно отсутствовало принуждение к их соблюдению; впоследствии легислатуры и суды некоторых штатов отменили эти законы или существенно ограничили сферу их применения. Те, кто пил, могли продолжать в том же духе, те же, кто не пил, бросили еще под влиянием увещеваний «крестоносцев» на ранних стадиях борьбы за трезвость. К 1861 году только три из тринадцати штатов, принявших законы о трезвости, оставались «сухими». Важность борьбы за трезвость в 1850-е годы была не столько в запретительных законах, сколько в том толчке, который она придала нативизму. Одна католическая газета определила запрет на употребление алкоголя наряду с «системой государственного образования, неверием, пантеизмом», аболиционизмом, социализмом, борьбой за права женщин и «европейским красным республиканизмом» как «части единого, могущественного целого, ведущие войну с Господом»[264]. Сторонники трезвости платили им той же монетой: «Именно пьянство служит причиной скандалов и насилия во многих католических (и не только) семьях… переполняет наши тюрьмы ирландскими преступниками и приводит на эшафот стольких жутких убийц-католиков, — восклицала New York Tribune Хораса Грили. — Тот факт, что именно католики в нашей стране держат больше винных лавок и продают непропорционально больше спиртного, чем прихожане любой другой церкви, формирует и поддерживает опасное предубеждение против них»[265].

Разрываемая на части противниками закона Канзас — Небраска, борцами за трезвость, радикальными протестантами и сторонниками ограничения прав иммигрантов, к 1854 году двухпартийная система готова была рухнуть и на Севере. Но этим могла воспользоваться не только антирабовладельческая Республиканская партия — в некоторых штатах новое, мощное нативистское движение готовилось собрать гораздо лучший урожай. В 1850-е годы начали организовываться тайные общества, членство в которых предоставлялось только родившимся в США протестантам. Два из них, возникших в Нью-Йорке — Орден объединенных американцев и Орден звезднополосатого флага, — в 1852 году объединились под руководством Джеймса Баркера. На фоне стычек протестантов и католиков по вопросу об образовании, визита Бедини и кампаний за трезвость энергичный Баркер организовал сотни ячеек братства по всей стране с общим числом «посвященных», доходившим до миллиона или даже больше. Члены ячеек давали клятву не голосовать на любых выборах ни за кого, кроме как за местных протестантов. На тайных встречах братство одобряло определенные кандидатуры или выдвигало свои. Если непосвященные задавали вопросы о деятельности братства, члены его должны были отвечать: «Я ничего не знаю». Благодаря конспирации и хорошо продуманной организации эти «ничего не знающие» превратились в потенциально влиятельную группу избирателей[266].

Ряды организации пополнялись главным образом за счет молодых людей из среды «белых» или «синих