Книга Позывной «Курсант» #2 - Павел Барчук

не мои

— Ну, все. Давай. — Клячин хлопнул меня по плечу. — Теперь до следующего выходного. Там, наверное, ты уже с товарищем Бекетовым встретишься. Сейчас он сильно занят, но уверен, для тебя время найдет. И не забывай, о чем мы с тобой договорились. Главное — нам нужно понять, что ему от тебя требуется. Иначе ситуация может выйти какая-нибудь сильно мудрёная. Для него мудрёная. А для тебя — чреватая последствиями.

Чекист как-то хитро усмехнулся и подмигнул. Причем, настолько хитро, что я снова заподозрил, он имеет весьма серьезные догадки на данный счет. Не знаю, что там с Бекетовым, а вот Николаю Николаевичу от меня нужны конкретные подтверждения этих предположений. Не до конца уверен товарищ Клячин в своих мыслях.

Ну, и несомненно большую роль играет тот факт, что моя настоящая фамилия Николаю Николаевичу еще неизвестна. К счастью.

Правда, большой вопрос, надолго ли. Судя по решительному настрою, он очень постарается разобраться во всем. Особенно теперь, когда знает о моих родителях. Пускай информации очень мало, однако, было бы желание. А оно у Клячина точно есть.

— Конечно, дядя Коля. — Я широко улыбнулся ему в ответ. — Все понял. Буду усиленно вспоминать.

Мы стояли возле машины. Чекист привез меня обратно к школе и теперь давал последние наставления. Я уже, честно говоря, начал раздражаться. На кой черт одно и то же повторять? Не идиот ведь, с первого раза понимаю.

— За дядю Колю можно и в морду получить. По-родственному, так сказать. По-семейному. — Клячин осклабился, а потом сделал резкий выпад в мою сторону.

Это было не всерьез, конечно. Однако я на всякий случай отскочил подальше. Ну его к черту. Эх…

Вот нормальный вроде он мужик, несмотря ни на что. И при других обстоятельствах я бы, наверное, реально мог с ним сдружиться. Четкий. Сказал — сделал. Но…Меня просто вымораживает, что Клячин если не врет, то привирает точно. Вернее, пытается манипулировать мной в своих разборках с Бекетовым. А я как-то сильно не люблю, когда за мой счет кто-нибудь пытается в рай въехать. Да еще при этом искренне верит, будто я — дурачок, не пойму ни черта. Не замечу.

Нет, ну Клячин понятно. Он думает, что вешает лапшу на уши семнадцатилетнему пацану. В принципе, скорее всего настоящий Реутов повелся бы. Либо на Бекетова, либо на Клячина. Но я то совсем не пацан. Так что могут валить к черту эти «доброжелатели».

— Ладно. Дуй в Школу. Пока товарищ Шипко не начал во все колокола бить. После твоего Зайцева имеется некоторое напряжение с режимом.– Клячин кивнул в сторону шлагбаума.

— Николай Николаевич… — Я посмотрел ему прямо в лицо. В глаза. — Скажите, а каково это, убивать человека, который ничего особо серьезного не сделал? Ну, имею ввиду, просто так.

Почему я задал этот вопрос? Да сам не знаю. Вот захотелось спросить его и все тут. Судя по той ситуации, которая у нас была рядом с баней, ни черта Клячин не чувствует в подобные моменты. Наверное, я просто хотел увидеть в нем что-то хорошее. Или хотел, чтоб он раскрылся больше. Или начал доверять мне. В общем, точного ответа нет. Спросил и спросил. С него не убудет. С меня — тоже.

— Ты опять за свое. — Чекист покачал головой. Видимо, я и правда казался ему слишком наивным пацаном. Впрочем, так даже лучше. Чем сильнее меня в данный момент недооценивают, тем свободнее у меня развязаны руки. — Запомни, Алексей, не все так однозначно. Есть цели, которые оправдывают средства. А каково это… Уверяю тебя, скоро сам узнаешь. Наша служба — это не белое пальто, которое ты будешь носить не замаравшись. Это, Алексей, грязь, кровь, боль. Хорошо, если не твоя боль, между прочим. Но мы защищаем не себя. Не свои шкуры. Мы защищаем Родину, партию, товарища Сталина. Враг не дремлет, Алеша. И не надо думать, будто он где-то далеко. Нет. Здесь сидит, рядышком. Через различных людишек старается пробраться. И вот представь, выдастся случай тебе удар нанести. Важный. А ты что? Встанешь и будешь размышлять, совершил ли этот человек уже преступление против твоей Родины или нет? Так он тебя тогда наперед убьет. Сомнениям места нет, Алексей. И все. Закрыли этот разговор.

Клячин махнул рукой, прощаясь, и забрался в «Воронок». Я же направился к КПП. Надо было хорошенько разложить все в башке по полочкам. Тем более, в моей новой жизни появились крайне занимательные обстоятельства в лице Наденьки. Как бы понять, бабка она мне или все-таки нет… Может, дед, к примеру, был ей увлечен, а потом, спустя какое-то время, встретил вообще другую женщину, которая сильно похожа на его первую любовь, на Наденьку. Ох, и круговерть, однако…

И еще имеется один насущный вопрос. Как должен себя повести я? Нужно ли предупредить товарища старшего майора госбезопасности? Благодетеля, как его назвал Николай Николаевич. Все-таки, условно говоря, правая рука Бекетова медленно, но верно подбирается к его же горлу.

Ответ, в принципе, вытекает сам собой, прямо следом за вопросом. Во всей этой истории нужно отталкиваться от моих интересов в первую очередь. А мои интересы — чтоб они оба, и Клячин, и Бекетов, отвалили на хрен со своей крысиной возьней. Я бы тогда спокойно окончил Секретную школу и уструячил бы куда-нибудь за границу. Что конкретно там делать, пока не знаю. Настолько далеко нет смысла заглядывать. Но оставаться в Союзе…

Черт… Не знаю. С одной стороны, я как нормальный человек горжусь подвигом своего народа. Но гордиться им спустя много лет гораздо проще, чем самому участвовать. Особенно, когда в отличие от всех, кто сейчас ходит по улицам той же Москвы, я прекрасно знаю, как все начнётся.

Это только в кино про войну события выглядят героически-красиво. Легко у героя валить врагов получается. А на деле совсем иначе выходит. Тем более, такие варианты, как шальная пуля, случайный осколок при бомбежке или вовсе прямое попадание тоже отменять нельзя. Я не Терминатор из будущего, я — простой человек из плоти и крови, а значит и погибнуть могу достаточно просто. Два с лишним десятка миллионов погибших… Среди них, наверняка, и умные, и ловкие были. А даже похоронки не на всех пришли.

Дед-то мой, получается, войну пережил. И, так понимаю, скорее всего реально в разведке служил, учитывая его крайне занимательное отсутствие в жизни дочери. То, что он — обыкновенный мудак,