Книга Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

его рукавом:

— Я четыре года в разведку ходил, но до Красного Знамени не доходился. Знаешь главный солдатский закон? Сам погибай, а товарища выручай. Взаимовыручка называется.

Они опять поехали на базар. Проезжая мимо каменщиков, которые укладывали первые кирпичи в здание нового вокзала, Сенченко вполголоса сказал:

— Присматривайся, человече! Вон тот, крайний, без правой руки, видишь, как орудует одной левой?

— Почему бы и нет? — впервые за весь день отозвался Петро. — Ноги на месте...

За вокзалом, привязанный ремешками к четырехколесной тележке, безногий человек сваривал трубы водопровода. Иван Сергеевич кивнул в его сторону.

— У человека нет ног, но есть руки. Не покорился злой судьбе.

— Обе руки, — вздохнул Петро. — Не то что у меня...

Подхватив Петра, Сенченко понес его к деревянной развалюхе неподалеку от базара. Возле нее у протоптанной к реке тропинке, положив перед собой миски или фуражки, сидели калеки, выставив из-под лохмотьев кто обрубок руки, кто исполосованную шрамами культю ноги. С жалобными стонами они просили милостыню у прохожих.

— Смотри! — сурово сказал Сенченко.

— Не хочу! — отвернулся Петро.

— Смотри! Смотри все! — Сенченко понес Петра за развалюху. Там, примостившись в бурьяне, двое безруких пили горилку прямо из бутылки. Третий, сидя рядом в луже, мокрый и грязный, вытирал с лица слезы и пьяно орал:

А я — калека фронтовая,

Постигла доля меня злая...

— Хватит! Хватит! — задергался Петро, вырываясь из рук Сенченко. — За что ты меня мучишь?

— Есть другие инвалиды. Ты их видел. У них нет вдоволь ни воды, ни еды. Но они работают. Вместе с детьми переживают лихолетье в землянках, в подвалах и не гнутся, не отчаиваются...

Петро поднял руку, обхватил шею Ивана Сергеевича, прижался к его колючей щеке:

— Я тоже не согнусь. Обещаю... Поверь мне. Я буду слушаться тебя, как родного отца...

Сенченко вскопал приусадебный участок, посадил картошку, лук, укроп, огурцы, помидоры.

Однажды он взял купленный в Тернополе велосипед и надолго куда-то исчез. Даже бабалька встревожилась, пожаловалась соседке:

— Еще какая-нибудь куцехвостая выдра привяжет к себе моего Ивана. Они теперь табунами ходят, а мужиков-то — кот наплакал. Хватит пальцев на руке, чтобы сосчитать.

После возвращения Ивана Сергеевича они вдвоем закрылись в светлице, долго о чем-то говорили. Бабалька успокоилась, и все у нее в руках, казалось, горело.

— Пецька! — сказала она как-то перед жнивами. — Не годится тебе дурнем расти. Если уж война покалечила тебя, то научись хоть головой работать. Ты немного бегал в школу... Вон Иван нашел тебе учителя в Зборове. Такой славный человек. Семеном Львовичем зовут... Он еще при царе учил хлопцев и девчат... Хочешь?

— Хочу! — обрадованно воскликнул Петро. И тут же помрачнел — как же он будет добираться до Зборова? Далеко ведь.

Сенченко выстругал ему из липы костыли. Попробовал ходить — не получилось.

— Зато стоять научишься, — подбодрил его отчим. — Мелом на доске будешь рисовать.

Дорогими стали для Петра те предрассветные часы, когда он, разбуженный Сенченко, умащивался на велосипед за его могучей спиной, а бабалька привязывала его ремешком. Мягкий приятный холодок забирался под новую рубаху, прочь прогонял сон.

Убегала назад дорога с выдавленным на песке извилистым следом колес, меркли перед ней тягучие ежедневные путешествия по хате от фикуса до печи и еще другие — воображаемые — во двор, за торфовище, на луг... Может, под травой остались еще мины?.. Да где там! Саперы ощупали каждый кустик, каждую кочку... Коровы паслись... Лошади... Нет, не осталось...

В день возвращения Сенченко на душе Петра посветлело. Навязчивые мысли о смерти уже не посещали его. Сам погибай, а товарища выручай. Закон фронтового побратимства!

Иногда Сенченко уходил из села на сутки-другие — кое-где постреливали трезубники. И тогда Петро не спал, прислушивался — не несут ли раненого Ивана Сергеевича... Молил судьбу пощадить его, клялся, что станет таким, каким хочет его увидеть названый отец. Нет, он не отступится... Даром, что ли, всю зиму сидел в хате над учебниками?.. Сохранились алгебра и геометрия для седьмого класса да еще середина тригонометрии; обложки оторвала бабалька — пристроила вместо выбитого стекла. Писать еще не мог и поэтому все вычисления делал в уме. К весне он решил все задачи, помеченные в учебнике.

Вспомнился первый день занятий.

Семен Львович Зильберштейн встретил их на крыльце хаты, стоявшей на берегу реки. Простоволосый, седой, одетый в какие-то неимоверные лохмотья. Отвязал Петра от спины Сенченко, глянул жгуче-черными глазами на него, извинился:

— Простите, что не приглашаю в хату. Моя Авиталь больна. Ваш отец помог мне привести в порядок курятник. Чисто, выметено... Поставили стол и креслице для вас. Есть классная доска.

— Цени, Петро, своего учителя! — сказал строго Сенченко, усаживаясь на сиденье велосипеда. — А вы, Семен Львович, не давайте ему поблажки. Им только попусти вожжи, не заметишь, как на шею сядут.

Сенченко уехал, а Семен Львович, покряхтывая, перенес Петра в курятник. Собственно, курятником нельзя было назвать эту маленькую дощатую хатенку, полную солнечных лучей. Они освежали глиняный пол, оштукатуренные и побеленные известкой стены. Высокое креслице возле стола, куда его посадили, было поставлено так, чтобы удобно было склоняться над тетрадью. Рукой можно было дотянуться до прибитой доски с выщербленным углом.

— Ну, с чего начнем, молодой человек? — вежливо спросил Семен Львович, усаживаясь напротив. — Куда приятней было бы в школе... К сожалению, нервы уже не те... Однако не будем отвлекаться и начнем. Прежде всего я хочу определить объем ваших знаний.

Петро не очень-то хорошо запомнил тот первый урок. Отпечаталось в памяти: Семен Львович о чем-то его расспрашивал, что-то постепенно и терпеливо выведывал. Несколько раз женский голос прерывал их беседу, и тогда Семен Львович с извиняющейся интонацией в голосе говорил:

— Авиталь зовет... Внучка хворает... Как по-вашему — не сделать ли нам перерыв?

— Давайте сделаем большой-большой... Чтобы и вы со своими делами управились, и я отдохнул.

Хотелось есть. Было тоскливо. На сколько вопросов он ответил? Кто его знает. Чего доискивался этот въедливый и вежливый Семен Львович? Разве Сенченко не мог найти где-нибудь лучшего учителя? Петро