Книга Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

в своей администрации, добавив: "Мы должны и будем вовлекать Советы в диалог, настолько серьезный и конструктивный, насколько это возможно, - диалог, который будет служить укреплению мира в неспокойных регионах мира, снижению уровня насилия в отношении СССР и, как следствие, укреплению мира в мире. Он подчеркнул необходимость "реализма, силы и диалога". "Реализм означает, что мы должны начать с ясного понимания мира, в котором мы живем. Мы должны осознать, что находимся в долгосрочной конкуренции. ... Сила и диалог, - сказал он, - идут рука об руку, и мы намерены решать наши разногласия мирным путем, через переговоры". Напомнив об идеологических различиях и соперничестве между двумя сторонами, он сказал: "Тот факт, что ни одной из нас не нравится другая система, не является причиной для отказа от переговоров"; более того, "жизнь в наш ядерный век делает необходимым, чтобы мы разговаривали".

Рейган поднял проблему конфликтов в третьем мире, но с заметным сдвигом по сравнению с первыми двумя годами его администрации. Кратко упомянув, что многие из этих конфликтов были "использованы Советским Союзом и его суррогатами", он признал, что "большинство этих конфликтов берут свое начало в местных проблемах". Более того, основное внимание в заявлении было уделено не советской экспансии, а "риску более крупных конфронтаций", развивающихся из таких локальных конфликтов, и поэтому основной акцент был сделан на "конкретных действиях, которые мы оба можем предпринять для снижения риска американо-советской конфронтации в этих районах". Более широкой целью был "поиск путей снижения, а в конечном итоге и устранения угрозы и применения силы при решении международных споров". Геополитический вызов, хотя и не отсутствовал, но был приглушен. Вместо этого было сказано: "Для достижения прочного мира нам обоим также необходимо найти пути разрядки напряженности и региональных конфликтов".

Вместо геополитической конфронтации и сдерживания, о которых говорил Хейг, основной упор в этом политическом заявлении был сделан на контроль над вооружениями, причем не только на сокращение ядерных вооружений (цель, о которой часто заявлял Рейган), но и на "снижение риска войны, и особенно ядерной войны", что, как было сказано, является "приоритетом номер один" не только в контроле над вооружениями, но и "в нашем подходе к переговорам".

Речь, однако, подняла новую серьезную проблему в этой области: вопросы о соблюдении и возможных нарушениях соглашений по контролю над вооружениями, достигнутых в прошлом. "В последние годы, - сказал Рейган, - у нас возникли серьезные сомнения относительно соблюдения советской стороной соглашений", и "появляется все больше доказательств того, что положения соглашений были нарушены и что были использованы неясности в наших соглашениях". Эта ссылка несла в себе зловещие потенциальные последствия для контроля над вооружениями и для всего хода диалога и переговоров.

 

Рейган заявил, что Соединенные Штаты "должны принимать во внимание советский послужной список, как при разработке нашей оборонной программы, так и в нашем подходе к контролю над вооружениями". Однако он не сказал, что это делает контроль над вооружениями невозможным, и заявил, что "в наших дискуссиях с Советским Союзом мы будем работать над устранением препятствий, которые угрожают подорвать существующие соглашения и более широкий процесс контроля над вооружениями".

За важным исключением того, что в речи Рейгана, произнесенной 16 января 1984 года, был затронут вопрос о соблюдении Советским Союзом соглашений о контроле над вооружениями, она ознаменовала собой довольно резкий сдвиг по сравнению с предыдущими политическими заявлениями, продвинувшись гораздо дальше в направлении, уже выбранном в речи министра Шульца в июне 1983 года.8 По замыслу, министр Шульц выступил с речью в Стокгольме на открытии Конференции по разоружению в Европе (КРЕ), являющейся детищем Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), на следующий же день.9 Если бы Рейган произнес такую же речь в январе 1981 или 1982 года, в январе 1983 года, она могла бы дать положительный импульс развитию американо-советских отношений. Если бы Рейган произнес ту же речь в январе 1981 или 1982 года, или даже в январе 1983 года, а не в январе 1984 года, она могла бы дать положительный импульс развитию американо-советских отношений. Главная проблема с ее эффектом в январе 1984 года заключалась не в содержании, а в контексте. Это станет яснее, когда будет прописано развитие советской перспективы.

Исключение из позитивной направленности речи не было случайностью. Принимая инициативу Госдепартамента и проект речи, Рейган и его советники стремились в то же время уравновесить этот шаг в сторону прагматиков хотя бы кивком в сторону консервативных идеологических антикоммунистов. Так, через неделю после речи, как и предвещалось в ней и в утечках в прессу, администрация выпустила "Доклад Конгрессу о несоблюдении Советским Союзом соглашений по контролю над вооружениями". Послание президента Конгрессу и несекретный фактологический бюллетень были обнародованы, а более подробный секретный отчет также был представлен Конгрессу. Хотя этот доклад был подготовлен в ответ на предыдущий запрос Конгресса, совпадение выхода доклада с речью о политике в отношении Советского Союза "прикрыло" президента, тех, кто стремился к улучшению отношений и переговорам, и тех, кто выступал против этих целей.

Советы, со своей стороны, повторили призыв самого президента к "делам, а не словам" в своей скептической реакции на январскую речь. В ответ на обвинения в советском несоблюдении и нарушении существующих соглашений Советы представили свой собственный список обвинений в американских нарушениях (смешав, как и в американском списке, старые и недавние, серьезные и несерьезные обвинения).

Секретарь Шульц и министр иностранных дел Андрей Громыко воспользовались случаем открытия конференции КДЕ в Стокгольме в январе 1984 года для личной встречи. Эта встреча восстановила общение между ними до уровня осторожной перепалки, которая была во время их первой встречи в сентябре 1982 года (единственной встречей за это время был крайне ожесточенный обмен мнениями в Мадриде после инцидента с КАЛ). В ходе пятичасовой встречи они обсудили широкий круг вопросов, и официальные лица позже назвали встречу "серьезной" и шагом вперед в диалоге. Хотя публичное выступление Громыко было жестким, в частном обмене мнениями он был более примирительным. Он предложил возобновить переговоры по взаимному и сбалансированному сокращению сил (MBFR) по обычным вооружениям 16 марта, тем самым показав, что приостановка INF и ST ART не является советской политикой бойкота всех переговоров по контролю над вооружениями, а Шульц предложил возобновить переговоры по сокращению обычных вооружений 16 марта.

Сам факт обмена продемонстрировал, что советский "большой холод" предыдущих четырех месяцев ослабевает. Кроме того, полезный обмен мнениями по Ближнему Востоку завершился соглашением о продолжении обсуждения этой проблемной области на уровне помощника секретаря (заместителя министра).