Книга Отцы наши - Ребекка Уэйт

грубость вопроса частично смягчалась теплотой в его голосе.

— Да, — ответила она, сдерживая улыбку, но готовая очароваться, если он будет очаровательным.

— Я никогда не видел волос такого приятного темно-рыжего цвета, — сказал он. — Он поразительный.

Мэй, коллега Катрины, с которой она болтала до этого момента, фыркнула, отвернулась и стала разговаривать с остальными из их компании, явно решив предоставить их самим себе. От этого Катрина немедленно почувствовала себя неловко.

Но Джон, кажется, наоборот, был доволен. Он стал расспрашивать ее о себе и, выяснив, что она работает в «Геральд», сказал:

— Мне надо следить за своими словами, так? А то, чего доброго, попаду в печать.

— Едва ли, — ответила Катрина. — Я работаю в отделе бизнеса.

— Настоящая деловая девушка, — отозвался Джон, улыбаясь.

— Едва ли, — повторила Катрина, подумав, не забыла ли она все остальные слова.

— Но такая милая девушка, как вы, не будет долго этим заниматься, — продолжал Джон. — Кто-нибудь появится и женится на вас. Или вы из тех современных женщин, которые не верят в брак?

— Нет, — помотала головой Катрина.

Джон был бухгалтером и жил в Глазго с восемнадцати лет — с тех пор как начал здесь учиться. Но он вырос на Литте, рассказывал он, на южных Гебридах. Это был прекрасный далекий остров, на котором жило меньше ста человек.

И тут он завладел вниманием Катрины.

— Должно быть, удивительно, — сказала она, пытаясь представить себе этот остров.

— Да, — ответил Джон. — Чудесное место для ребенка, хотя подростком я только и мечтал оттуда убраться. Слишком оно тогда для меня было изолированным. Но теперь я к этому отношусь по-другому. Я бы хотел туда со временем вернуться. Воспитать на этом острове своих детей.

— Я там никогда не была. И вообще не бывала на Гебридах.

— Вы должны там побывать, — сказал он с силой. — Это лучшее место в мире.

И вот так это и началось, именно та страстность, с которой он описывал свой дом и свое детство, завоевала сердце Катрины более всего. Она тоже хотела все это увидеть: эти пустые выветренные пляжи, море, разбивающееся о черные скалы, утесы, пустоши и холмы, бакланов, тюленей и овец.

Она стала проводить вечера с Джоном, они ходили в кино, в пабы и рестораны по всему городу. Ей нравилось, как он о ней заботится, какой он внимательный, как он всегда спрашивает, чего бы ей хотелось, какой фильм посмотреть или какую попробовать еду, и потом все устраивал. Он заказывал за нее в ресторанах, выбирал им обоим вино, и Катрина наслаждалась тем, что ей не надо принимать решения, наслаждалась чувством защищенности рядом с Джоном. И его вниманием тоже. Удивительно встретить кого-то, кто так тобой интересуется. Он не смешил ее, это правда — в отличие от некоторых ее коллег. И Катрина видела, что рядом с ним превращается в более серьезную версию себя самой, может быть, более вдумчивую, менее легкомысленную. Но помимо смеха, есть и другие вещи.

Обычно он дожидался ее у входа в офис и они вместе шли туда, куда собирались, даже если это было недалеко от его собственной конторы в Ист-Энде, так что ему приходилось делать крюк, чтобы забрать ее. Катрина говорила ему, что логичнее им встретиться где-нибудь посередине, но он только пожимал плечами, улыбался и утверждал, что ему нравится забирать ее, что он бы не хотел упустить ни мгновения с ней. Иногда он даже уговаривал вахтера в «Геральд» впустить его и просто появлялся у ее рабочего места в 17:30, здоровался с ее коллегами и спрашивал, готова ли она идти. Катрина всегда была рада его видеть, но иногда эти его неожиданные появления выбивали ее из колеи, как будто бы он мог застать ее за чем-то (хотя, за чем именно, она не знала).

Позже — намного позже — ей пришло в голову, что она влюбилась просто потому, что хотела влюбиться. Это мог оказаться кто угодно. И это было печально.

Прошло много времени, прежде чем она познакомила его со своей мамой. Сначала был вечер в обществе Джилл и Криса, напряженный ужин в маленьком итальянском ресторанчике в Эдинбурге, во время которого все чувствовали себя не в своей тарелке. Катрина была разочарована, когда после ужина спросила Джона, понравились ли они ему, а он ответил только: «Они, кажется, нормальные». Но потом напомнила себе, что Джон тоже бывает застенчивым, да и она сама не так уж хорошо теперь знает Джилл.

Знакомство Джона с мамой тоже оказалось разочарованием, хотя и по другим причинам. Катрина заранее готовилась к какой-нибудь сцене, что мама будет реветь и рассказывать Джону, как Катрина ее бросила, или Джон ей сразу же не понравится и она станет твердить, что все мужчины сволочи. Катрина представляла себе лицо Джона, белое и неподвижное, когда он будет сносить все эти унижения, и ей становилось не по себе.

В реальности мама вела себя вежливо, хотя и несколько отстраненно. Она предложила Джону шерри и расспрашивала его о работе, и даже вежливо выслушивала его ответы, а не пыталась перевести разговор на себя. Она напоила их чаем с вполне приличными сэндвичами, сконами[11] и тминным кексом и с готовностью предложила Джону добавки. В целом весь вечер она вела себя как чья-то чужая мама. Катрина была озадачена и ошеломлена.

— Ты все время молчала, — удивился Джон, когда они возвращались в Глазго. — Но твоя мама была очень мила. А ты ведь говорила, что у нее тяжелый характер.

На какое-то мгновение Катрина почувствовала укол раздражения. Ей пришло в голову, что эта нехарактерная, сбивающая с толку вежливость была маминой местью.

Они с Джоном впервые занялись сексом через несколько месяцев после знакомства. Джон сказал, для него очень важно, что для Катрины это был первый раз, что она сохранила себя для него. Она боялась забеременеть, но Джон обещал, что этого не произойдет, а если и произойдет, то это неважно, ведь они все равно скоро поженятся.

— Если только ты не собираешься выходить замуж за кого-то другого, — добавил он с улыбкой.

— Нет.

— Ну и хорошо.

Все прошло лучше, чем она ожидала. Под одеждой Джон был худым и бледным, и Катрина почувствовала странное желание его защитить. Особого возбуждения она не испытала — у нее было подозрение, что ее мама отбила у нее охоту к сек-су, — и сам акт был похож на то, как будто тебя снова и снова тыкают острым предметом. Но в том, чтобы лежать голыми и обволакивать друг друга, было что-то